а в деле сем нам одним не справиться.
Феодосия опустила голову:
– Темно в горнице, лица моего не видно… – подумала женщина, – а ведь я от него таюсь, и дальше таиться буду. Но если не таиться, дак изломают на колесе или сожгут в клетке. Ох, Федя, а ты-то мне самое сокровенное доверяешь.
– Башкин Матвей Семенович, – представил ей муж светловолосого боярина: «Обещал ты нам рассказать про исповедь великопостную».
– Пришел я Великим Постом к священнику Благовещенского собора отцу Симеону, – начал Башкин, – и сказал, что надобно не только читать написанное в евангельских беседах, но и исполнять на деле. Думаю я, что все сперва надо делать самим и только опосля других учить. Про холопов я тоже ему сказывал.
– А что «Апостол»? Забрал его отец Симеон? – подал голос второй, незнакомый Феодосии боярин.
Башкин кивнул: «Показал я ему «Апостол», что воском от свечи размечен в местах, кои я толковал, дак отец Симеон его и взял. У царя теперь тот «Апостол».
– У царя… – Федор Вельяминов испытующе глянул на Башкина: «Царь-то нынче в Кирилловом монастыре, далече отсюда».
– О сем, Федор Васильевич, я говорил и повторяться не хочу… – резко ответил боярин. Феодосия почувствовала на себе его внимательный взгляд.
– Скажи, боярыня, – Башкин не сводил с нее глаз, – можешь ли ты на латынский переложить?
– Может и неровно, да переложу… – Феодосия покраснела: «Я недолго училась латынскому, но понятно будет».
– Ты что же, Матвей Семенович… – нахмурился Вельяминов.
– Ежели без грамотец тот человек поедет, то вельми сложно будет ему… – отозвался Башкин.
– Думаешь, просто из монастырской тюрьмы человека вызволить? – хмуро поинтересовался боярин.
– Дак Федор Васильевич, – страстно заговорил Башкин:
– Я что? Я только спрашивать умею. Толкую еще, как разум подсказывает. Тот человек, он совсем иной стати. Помнишь, говорили мы про Лютера Мартына, как он прибил к дверям собора тезисы свои? Сей человек, что сейчас в подвале гниет в Спасо-Андрониковом монастыре, ежели мы его не спасем, дак лучше б и не начинали ничего! Без человека сего мы, что тело без головы.
Простое лицо невидного Башкина преобразилось. Верилось, что и вправду, пройдя по паперти Благовещенского собора, приколотив к двери лист, он покачнет церковь, не качавшуюся со дня основания ее.
– Скажи-ка нам, – попросил его Вельяминов, – молитву, что написал ты, больно она мне по душе пришлась.
– Создатель мира, – негромко начал Башкин, – все помыслы мои известны Тебе. Кто я пред Тобой, однако помнишь Ты обо мне, ровно родитель помнит о чаде своем. Даруй мне терпение, дабы возлюбил я проклинающих меня и мудрость, дабы приветил я праведников, ибо только собрание верных Тебе и есть церковь истинная, не в камне она, и не в дереве, а в душах людских. Аминь.
– Аминь… – эхом пронеслось по горнице.
