style="font-size:15px;"> – Пошли кого-нибудь к Воронцовым на Рождественку… – с усилием выговорила Феодосия:
– И к боярину… в приказ… – Феодосия подумала, что Прасковья могла уехать с детьми в подмосковную: «Федора еще искать занадобится по всей Москве…».
Скорчившись от нестерпимой боли, она повисла на руках у прибежавших баб.
– Что стоите, тетери, – прикрикнула Ульяна: «Несите боярыню в мыльню. Я сейчас верхового отправлю и вернусь».
– Не в мыльню… в терем… – запротестовала Феодосия.
Над Москвой-рекой хлынул тяжелый ливень.
– Такое тебе, Матвей, наше решение, – Федор мерил шагами крестовую палату:
– По нраву оно тебе, али нет, другого не жди. Через два Покрова на третий. Тебе к тому времени осьмнадцать исполнится, может и остепенишься.
– А сговор как же, батюшка? – осмелел юноша.
– Какой сговор, щенок! – взорвался Федор: «Уйди с глаз долой, еще и сговор ему! Как настанет венчания год, дак и поговорим о рукобитье».
– Дак ежели Марья за это время… – робко начал Матвей.
– Сие Божья воля, Матюша, – елейно сказала Прасковья, до той поры сидевшая тихо.
– Ты, может, тоже какую девицу встретишь, что тебе более по сердцу придется. Тако же и Марья, и ты, зятек, не обессудь, буде такое случится. Не стану я перед свахами ворота закрывать, иначе слухи пойдут, разговоры ненужные.
Матвей перевел глаза на отца и будущего тестя. Те лишь усмехались в бороды.
– Будь по-вашему, – кивнул он: «Все равно нам с Марьей иных не надобно».
В дверь заколотили.
– Кого еще несет? – нахмурился Федор: «Открой, Матвей».
Запыхавшийся гонец привалился к дверному косяку.
– Боярыня Феодосия…
– Что? – повалив лавку, вскочил Федор: «Что с ней?»
– Рожает… – посыльный испуганно перекрестился.
– Гони за бабкой повивальной… – велел Федор.
– Нетути никого, у царицы все… – гонец развел руками… – был я в Кремле, однако ни одну повитуху отпускать не велено, вдруг государыне спонадобится.
– Я с тобой поеду… – Прасковья ехидно добавила: «Ты, Михайла, скачи домой, невестушку-то нашу порадуй».
Феодосия корчилась на лавке, прижатая к ней сильными руками ключницы Ульяны.
– Встать дай, – простонала она.
– Ты что, матушка-боярыня, нельзя вставать-то тебе.
– Открой окно, воздуха дай глотнуть!
– Дак мыльня, откель здесь окну взяться, – недоуменно отозвалась ключница: «Еще и ливень какой, гром с молниями. Ты дыши, продыхивай схватки-то, не сжимайся».
– Дышала бы, было б чем! – огрызнувшись, Феодосия взвизгнула. Боль раскаленным кольцом охватила поясницу.
– Матушка, тужит тебя… – Ульяна удерживала
