повернулся к нему государь, – на царицу московскую будущую посмотришь. Невеста сие моя. Если бы хан, собака, не полез на нас, то на Красную Горку мы бы повенчались. Теперь придется после Успения.
– Сие милость для меня, государь, великая, – отозвался атаман.
Она встречала их в крестовой палате, маленькая, вся в черном. Вдовий плат плотно прикрывал волосы. Тонкие пальцы унизывали перстни, изумрудные, алмазные, сапфировые. Казалось, руки ее сияли, источая свет.
Женщина земно поклонилась: «Спасибо, государь, что дом наш почтил посещением. Мы завсегда слуги твои верные».
– Ермак Тимофеевич, – обернулся царь, – сие боярыня Вельяминова, Марфа Федоровна, сестра Матвея Федоровича и невеста моя.
Тонкие губы улыбнулись, дрогнули темные ресницы над зелеными глазами. Боярыня тихо сказала: «И вам, Ермак Тимофеевич, спасибо, что не побрезговали нашим угощением».
В последний раз из ее рук он ел вкусные щи и хлеб. Теперь на столе, хоша и шел Великий Пост, от яств было не протолкнуться.
Она с ними не осталась, ушла, но привела дитя, в Чердыни сидевшее у него на коленях. Дитя выросло в красивую смуглую девочку с материнскими, зелеными глазами. Потрепав малышку по щеке, Иван Васильевич подарил ей нитку жемчуга.
Опосля молитвы государь потянулся: «Мы с Матвеем Федоровичем в Кремль поедем, дела у нас. Завтра его к дружине в гости жди. Ты дорогу по Москве найдешь?»
– Найду, ежели на Большом Камне не заплутал, – усмехнулся Ермак.
Матвей присвистнул: «У нас, атаман, опасней бывает, чем за Волгой».
– Ничего, – Ермак погладил рукоятку сабли. «Справимся».
Ворота за ними захлопнулись, он недолгое время посидел за столом. Услышав легкое дыхание из боковой светелки, атаман поднялся.
Закрыв дверь на засов, Ермак повернулся к ней.
– В следующий раз, ежели захочешь меня увидеть, – ядовито сказал он, – не надо для сего татар дожидаться.
Марфа стянула с головы вдовий плат, как тогда, в Чердыни. Шагнув к ней, атаман повалил лавку.
– Невеста, значит, царская, – грубо сказал он: «А мне наплевать!».
Повернув Марфу спиной, атаман разорвал шелковый черный опашень и кружевную рубашку. Зажмурившись от жемчужного сияния совсем рядом, он шепнул: «Хоша бы ты у ста царей в невестах была, все равно под венец я тебя поведу, Марфа Федоровна».
Бронзовые волосы рассыпались по бархатной скатерти, она выгнула стройную спину. Ермак сжал зубы: «Не проси меня тебя поберечь, Марфа, прошло то время. Сейчас ты у меня понесешь, поняла?»
– Не попрошу, – она взглянула на него из-за плеча зелеными, рысьими глазами. «Не попрошу, Ермак Тимофеевич».
Марфа успела улыбнуться, вцепившись ногтями в скатерть, комкая бархат, засовывая его в рот.
Кромы, Дикое Поле
Приставив ладонь к глазам, он вгляделся в равнину. С вершины
