Ермак у сотника, указывая на заходящее солнце. Войско стояло тихо, только иногда ржали лошади.
– Боярин Вельяминов там, – сотник перекрестился: «Долгое время нет их, вдруг задержал он татар?».
– Задержал, – отозвался атаман, – но зазря смерть ихняя, нет полков людей государевых, не подошли еще.
Воин побледнел: «Что же теперь будет, Ермак Тимофеевич?»
– Бой будет, – Ермак вгляделся в татарские стяги над головами всадников. Холмы к западу от равнины, где стояло русское войско, почернели от подходящей рати.
Он очнулся на исходе ночи от света факела.
– Живой, – хмуро сказал Ермак, ощупывая его разбитую голову. Атаману перевязали плечо, на тряпке расплывалось свежее пятно крови. Щеку пересекал свежий рубец, от края губ до уха.
– Ему я голову снес, – атаман заметил взгляд Матвея: «Что у тебя еще?».
– Иван Васильевич где? – спросил Вельяминов пересохшими губами.
– Ушел к Ростову, – Ермак помолчал, – твари, люди государевы, разбежались, едва тысяча от них осталась. Рука у тебя сломана, Матвей.
Вельяминов с грустью посмотрел на труп гнедого, упавшего всей тяжестью на его руку.
– Хороший конь был, – вздохнул Матвей: «Помоги мне встать-то».
Ермак поднял его. Вельяминов еле сдержал крик боли: «Кажется, ребра треснули».
– Я тебе голову замотаю, – пообещал Ермак, – а в Серпухове гляну, что там. Ты в седле удержишься?
– Что мне еще остается? – усмехнулся Матвей: «Где войско наше?».
– Нет более войска, – ответил атаман: «Хан под Москвой».
– Гляди, – прищурился Матвей, – восход какой, ровно огненный.
– Сие, боярин, не восход, ты на север смотришь. Сие Москва горит, – в лицо им ударил горячий, дымный вихрь.
Интерлюдия
Москва, 3 июня 1571
Город пылал. Подошедшие с юга отряды хана грабили деревни. Пожар из подожженного села Коломенского перекинулся на северный берег реки. Сильный ветер нес огонь дальше, над Кремлем стояло алое зарево.
Мимо высокого забора вельяминовской усадьбы катился поток рыдающих людей. Умирающие падали в пыль, затаптывались тысячами ног. На широкой Воздвиженке оставалось место для коней и телег. В узких проулках люди толкались, не обращая внимания на крики раненых, на кровь, текущую по мостовым.
– Собирайся, – велела Марфа Васе Старицкому: «Конь у тебя хороший, двоих вынесет. Марья мала в такой толпе сама ехать. Ты выдюжишь, сестру защитишь, коли нужда придет?»
Юноша кивнул.
– В Александрову слободу не суйтесь, – приказала женщина, – татары обычно по рязанской дороге уходят, но мало ли что им в голову придет. Возьмут и двинутся дальше на восток. Езжайте в тверскую вотчину нашу, отсидитесь.
– Марфа Федоровна, – губы Васи задрожали, – но как теперь…
Вельяминова
