подбородок.
– Девочка станет кадиной раньше, чем моя любимая кошка успеет мяукнуть, – сказала Нур-бану:
– А то и… – она отпустила евнуха. Тот потер красные следы от ее пальцев:
– Если хотя бы половина того, что ты мне говорил, правда, – добавила женщина, – одних котят нам будет мало.
Опираясь на локоть, она посмотрела на мирно сопящую дочь. Та свернулась среди шелковых простыней. Утренний свет наполнял отделанную мрамором комнату.
Разведя руки в стороны, женщина сладко зевнула. Встав с широкого ложа, она выглянула в сад. Листья граната лежали на песчаных дорожках, пахло морем и осенними цветами.
Низкая дверь опочивальни приоткрылась. На пороге застыл мужчина.
– Марджана-джарийе, его величество султан Селим, посылает вам перстень, – на ладони чернокожего евнуха лежало изумрудное кольцо.
Губы женщины улыбнулись, бронзовые брови поползли вверх. Она приняла подарок: «Я буду счастлива угодить его величеству».
Ее турецкий за два месяца, что она занималась, сидя с евнухами, упражняясь в чтении и письме, стал почти свободным. Теперь она учила арабский, так же прилежно.
Евнух ушел. Она стояла, крутя на пальце кольцо.
– Марджана-джарийе, подарок от Нур-бану-кадины, – раздался тихий голос. Пожилой евнух внес в комнату плетеную корзинку.
– Котятки! – захлопала в ладоши проснувшаяся дочь: «Матушка, мне котятки?».
– Тебе, милая, – поцеловала ее женщина: «Выбирай, какой тебе по душе».
– Матушка, – смуглая щека девочки прижалась к мягкой, полосатой шерсти. Котенок мяукнул: «Мы теперь всегда здесь будем жить?».
– Посмотрим, – спокойно ответила она.
Опустившись в теплый бассейн, женщина закрыла глаза. Руки служанки нанесли цветочную эссенцию на ее волосы, девушка разглаживала ее лицо, медленно, ласкающими движениями. Она положила нежные пальцы на мраморный бортик. Над ними склонилась третья, с крохотными ножницами.
Два месяца назад она стояла на возвышении в круглой комнате неподалеку отсюда. Сквозь раскрытые окна лился жаркий полуденный воздух. С галереи раздался голос: «Сколько тебе лет?».
Она тогда не умела говорить по-турецки. К ней приставили служанку, смешную маленькую польку. Ее собственный польский вернулся, хотя прошло много лет, с тех пор, как учил ее пан Зигмунт, батюшкин лекарь.
– Двадцать один, – она смотрела прямо, вздернув острый подбородок. Распущенные по обнаженной спине бронзовые волосы грело солнце.
– А дочери? – спросил тот же голос.
– Четыре, – она шепнула: «Подними голову». Девочка посмотрела вверх, раскосыми, словно луны, очами.
После долгого молчания она услышала тихие шаги. Высокий черноглазый мужчина остановился рядом.
– Учи язык, Марджана, – усмехнувшись, он ушел.
А сегодня ей прислали перстень.
Марджана
