«вживанием» и «объективацией», и у Бахтина происходит в одномоментном воспринимающем и эстетически оформляющем акте: «За… моментом вживания всегда следует момент объективации, т. е. положение понятой вживанием индивидуальности вне себя, отделение ее от себя, возврат в себя, и только это возвращенное в себя сознание, со своего места, эстетически оформляет изнутри схваченную индивидуальность как единую, целостную, качественно своеобразную».[53]
Как видим, в бахтинском определении всплывает даже слово «качество» (в функцию «окружения» входит и то, что у Виппера рассматривается как целостное, создающее ощущение «качества» одновременное созерцание «картины» и «изображения»), хотя, конечно, трудно было бы ожидать полного тождества мыслей обоих теоретиков, тем более, что один пишет о живописи, а другой – об искусстве слова. Так, например, Бахтин к области «кругозора», «вживания» (випперовского «изображения») относит не только пространственные, но и временные ценности. Здесь, правда, можно несколько сдвинуть акценты в определениях Виппера. В свете нашего теперешнего знания вероятно имеет смысл в определениях «пространственные ценности» (применительно к «изображению») и «ощущение времени» (применительно к «картине») выделить по смыслу слова «ценности» и «ощущение». Тогда, действительно, мир «изображенного», «кругозора» предстанет перед нами как мир социализированный, поскольку «вчувствование» и «вживание» в «кругозор» предполагает по Бахтину познавательно-этический подход к действительности, а «объективация», создающая «окружение» из «избытка видения» автора, принадлежит области эстетических ощущений, которые сообщает сама фактура, поверхность «картины».
Вряд ли в таком рассуждении производится насилие над мыслями Б. Р. Виппера, поскольку созерцание пространства, несомненно, обладает определенной социализирующей силой, устанавливающей определенные ценности, определенное миросозерцание. Вспомним, например, знаменитый пассаж из романа Пруста, когда именно «воспоминание места» при пробуждении извлекало его героя из некоего «небытия», на самом деле являющегося ощущением бытия, но только чистого, беспредикатного. Сложнее с определением времени в качестве главного атрибута «картины», сделанным главным образом исходя из необходимости завершения оппозиции «пространство/ время».
Но коль скоро пространство определяется как одна из ценностей (в дальнейшем вместо пространства говорится о «целостном миросозерцании»), то вполне естественно в качестве оппозиции ему было бы дать категорию «бытие», тем более, что оно неразрывно связано со временем, а бахтинская эстетическая «завершенность», характеризующая «окружение», является по сути своей художественной аналогией бытия, ограниченного смертью.
Как бы то ни было, концепции обоих ученых лежат в русле остро ощущаемой двусоставности художественного произведения и углубления разрыва между материальным выражением и идеальным содержанием.
«Философия и социология науки и техники». Сб статей. М., 1986. С. 92.
