на ранней зорьке тебя к реке манило.Держась его, ты жизнь творил
И мысли направлял,
Ни страх, ни червь сомнения
Тебя не отравлял.
Оно встречало утром,
Будило добрым лучиком,
Оно ласкало вечером потухшею зорей.
Оно звалось Свободою!
Теперь оно забыто.
В железной скорлупе сейчас
Твоя мечта закрыта,
Ни целей, ни желания —
Злость, сытая тоска,
Ах, милая Свобода,
Где ж силы для броска?
Как вырваться из скорлупы?
Из сытой защищенности?
Как же рискнуть ступить ногой
В дорожной пыли пух?
Сорваться с поводка, уйти,
Отдать себя
Влюбленности!
Ворваться снова в этот мир,
Пустить в полёт свой дух!
– 1-
Игорь влетел в пустое помещение «реальки». Как же он жаждал действия! Он, как тигр по клетке, носился из угла в угол. Он искал выхода, но выход не находился. Энергия рвалась наружу и выплескивалась в этом бессмысленном метании от стены к стене, от двери к двери. «Господи! Господи!», – орало всё внутри него. Он бы побежал по потолку, по стенам, если бы смог! Его душа ещё мчалась сквозь пространство, сквозь века и измерения, она не остановилась от полёта. Ей было тесно! Ах, как же ей было тесно в казематах человеческого тела, да ещё ограниченного стенами этой убогой камеры.
В голове мелькнула сумасшедшая мысль: «А может попробовать через шлюз прорваться наружу? И будь, что будет!». Но здравый смысл быстро разобрался с сумасбродством: «Нереально, двери не откроются человеку без Шелла, а если бы и открылись – какая радость сдохнуть от голода?» И, тем не менее, Игорь подошел к двери шлюза, открыл её и, как бы примеряясь, смотрел некоторое время на одинокий Шелл. Как ни странно, он совершенно не чувствовал отвращения или неприязни к этой железяке, к своей персональной одиночной камере. Скорее наоборот – он чувствовал к ней какую-то жалость, как к доброму и преданному зверю, с которым предстояла разлука. Хотя, о чём он? Они связаны и связаны навсегда. Его самого нет, он не реален, реален Шелл. Питание – идентификация Шелла, защита от внешнего мира – Шелл, выход в сеть – Шелл. Лекции и полёты – Шелл!
Игорь с силой хлопнул дверью и сел тут же на пороге, бессильно вытянув ноги и облокотившись спиной о дверь. Он дал телу слабость потихоньку сползать по скользкому ворсу пола, пока наконец не вытянулся в полный рост на прохладной и твердой поверхности. Он долго лежал, глядя в потолок и постепенно успокаиваясь. Эта комната поневоле становилась свидетельницей его самых сильных и страстных переживаний, и ему начинало здесь нравиться. Здесь было тихо, никто не пытался вызвать его по терминалу, и здесь так хорошо думалось, и вспоминалось о полёте, об Учителе, о ней. Реальность недельной давности – добрая, спокойная, сытая реальность сейчас казалась столь далекой, как будто целая жизнь разделяла их. Да и он ли там был? Он уже
