Мысль двуличная, ведь на деле лишь утвердится чей-нибудь доминат. Мол, «я», член-корр, возглашаю мысль – ответствуйте в моих терминах, на моём языке, известном, признанном в мире. Так оно в СМИ, где слушают властных, точно пророков. А уж коль Сам начнёт – внемлют рабски, с умственным трепетом, в общем, с «ку», пардон, с «коу-тоу».
Вспомним Гуссерля. Он мнил избавить мысль от попутного, прикладного, что ей присуще, психологизма прежде всего; мечту таил заключить весь мир в скобки, чтоб этот мир ему не препятствовал, в пользу чистой-де, первозданной субъектности (и объектности); как бы он, Гуссерль, есмь один-одинёшенек с профильтрованным «чистым Я»; хотел стать рупором Космоса и глашатаем Истины, чтоб ему не мешали мнения и оценки прочих разумников, ведь познание есть трактовка интерпретаций; он же пытался не философствовать, а найти мысль верную, окончательную, финальную… Цель достойная. Но Гуссерль таким способом потрафлял себе. Все догматики целят, чтобы их истина стала истиной каждого. Вот чего и хотел Гуссерль: оторваться от мира и объяснить мир девственным как бы разумом. Значит, прочих философов за ничто считал?
Ход Гуссерля смотрится поиском оптимального метода. Но, в реальности, он спасал доктринёрский чин философии, когда мир только бурш сюзеренного учащего субъекта. Здесь вербование и моральных схем, что старательно подправляют спор реверансами в одну сторону. Ведь в самом этикете есть норма первенства (типа юность чтит зрелость, джентльмен – даму, доктор – член-корра и академика). Диспут «нравственен», лишь когда априори кто-то назначен чтиться «добрее», чем остальные. Важен и тот момент, что познание ограниченно привлечением только логики, столь любимой схоластами. В результате открытия, что добыты не логикой, отвергаются. И действительно, разве стоит доверия всё почерпнутое вне разума? Кьеркегор философствовал от любви (безумия), а исайи вещали в миг исступлений, а Достоевского откровения стерегли в падучей. Разве подобное может значить?
Может быть, философский такт в том, чтоб не править дискуссию, «как положено», но принять её, будь она даже с дракой, и истерия в ходе дебатов – спутник открытий более верный, нежели диспуты в русле признанных терминов двух учтивых господ? Коль истину не нашли досель, стиль её вряд ли РАН-ский. Коль спорщик злится – это знак крепости твоих мыслей.
57
Всё расщепили и препарировали, цифруют и на компьютерах дают в байтах. Всё-всё цифруют… Можно ли цифровать жизнь? Дудки. Что сводится к цифре – мёртво. Не оцифруешь ни жизнь, ни Бога.
Мы были с Богом. Нынче цифруем. Сколько предать нужно истин эдема и сколько тайн презреть, объявив их нестоящим, чтоб не чувствовать Бога – но цифровать мир. В этом знак розни жизни и разума, а он гид наш, мы ведь разумны.
Сколько забросили! От чего отказались! Сколько порвали жизненных связей! И – что мы знаем? Знаем, как пользоваться вещами, употреблять их и быть в рабах у них, а не быть с ними в братстве. В нас из того, кем были, вышел мутант с приваренной к прежде сложной, прекрасной сущности
