Христа не Богом, но Богоравным. В связи с Христом размышлял над стыдом как свойством судить себя. И не то чтобы, понял я, стыд отличен от совести: та суд личный, страх перед Богом; стыд же – суд личный, но над поступком, явленным обществу. Совершив много «стыдного», знаю, как мораль действует сим болезненным средством, чтоб подавлять нас. С «совестью» человек ещё может жить. Со «стыдом» же, – с общественно обнаруженной то есть совестью, – жить гнетуще. Люди жестоки; «стыд» жгуч ужасно.
Долго я верил в право «стыда» как в правду. Но вдруг постигнул: «совесть» неложна, нужно считаться с максимой Бога, даже непонятой; «стыд» же надо презреть как ложь. Толпы судят собой, не Богом. Здесь не так Павлово: «Мудрость мира сего сумасшествие перед Богом» (1 Кор. 3, 19), как здесь точнее Тертуллианово: «Crucifixus est Dei filius, non pudet quia pudendum est, et mortuus est Dei filius, prorsus credibile quia ineptum est, et sepultus ressurexit, certum est quia impossibile». («Распят Сын Божий – не стыдно, ибо внушает стыд, умер Сын Божий – требует веры, ибо нелепо, и погребённый воскрес – правдиво, ибо чудесно»).
Это убило стыд, уничтожило. Факт Голгофы всё опрокинул, сделал обратным; все представления изменили полярность, минус стал плюсом. Те, кто казнил Христа, мнили: гонят преступника, – но в реальности распинали они свою мудрость и добродетели, кои Бог, сойдя, ниспровергнул.
Стыден суд этики и её представления о «благом» и «достойном», «добром» и «нужном», «злом» и «негодном». То, что считают «злом» люди, – «благо» для Бога. Если распят Бог «стыдною» смертью, словно преступник, – значит, всё ложь. Стыд в обществе означает честь в Боге.
36
Скоп безучастен к сложным вопросам, их как огня бежит. Стоит в книге ли, в фильме, пусть очень редко (фильм есть коммерческий упрощённый продукт) и в музыке проявить себя сложным мыслям и чувствам, люди зевают либо досадуют.
Почему мы не думаем, как попали в ад? Жизнь течёт в полудрёме. Всё, что грозит трудом наших высших способностей, избегают, разводят и оскопляют; лишь микродозы дух наш усвоит. В моде пустейшие сериалы, пошлые песни, наш отпечаток.
Так мы слабеем. Изо дня в день. Ментальный дар сводим в нети. Если прав Дарвин и эволюция всё ж была, возможна ре-эволюция. Вдруг пошёл процесс? Вдруг от высшего устремляемся вновь в ничто? Знать хочу: перед смертью кто-нибудь думал, что жил, как сор? Все проблемы на смертном одре вернутся и станут жуткими. Ненаученный отвечать на них промолчит.
А ответ меж тем нужен.
37
Пошлости. «Никогда ни о чём не жалейте…», – эту вот пошлость как бы поэта меряют пошлым «а…» в полный пошлый рот Áскова, сходного пошляка.
38
Субстрат любви есть истерика, проявление без границ. Толстой возражает: я полюблю вас, будете лишь «добрыми». А известно: чтобы стать «добрым», надо пройти фильтр этики. Что пройдёт его, станет «добрым», сбитым под норму. Ну, а какая норма сегодня? Внешность, квартира, должность и деньги. Вот «добро». На всё прочее «подобревшая» вот такая любовь вдруг слепнет.
По хорошу люб или по милу? То есть, иначе, Love, Liebe, Ài, Amor истерична или «добра»?
