руку, что, разумеется, не улучшило ее настроения.
Возвращалась, как обычно, в половине одиннадцатого, и еще издалека с облегчением увидела свет в своем кухонном окне и «копейку», печально стоящую напротив подъезда. Страх исчез бесследно, зато злость сразу возросла вдвое. Уже неторопливо поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, она не пыталась взять себя в руки, позволяя злости расти так, как ей того захочется.
Пашка вышел в коридор не сразу, и Наташа успела снять босоножки, швырнуть в угол сумку и заколоть волосы, прежде чем услышала его шаги. Запоздало испугавшись бушевавшей внутри ярости, она опустила глаза, чтобы он не увидел, что в них.
– Чего так рано?
По голосу она поняла, что Паша стоит прямо перед ней, и сказала, не поднимая головы:
– Зато ты, я смотрю, вовремя.
– Да ладно, Наташ, столько дел навалилось, туда-сюда летал, в соседний город пришлось смотаться, так что звонить – ну… сама понимаешь… – примирительно забубнил Паша, но его тон постепенно менялся, приобретая обиженно-наступательный оттенок. – Блин, я так намотался, ну просто… Да еще и тачку что-то клинит! Малыш, у нас че, пожрать ничего нет? А то я сунулся в холодильник…
Она его ударила.
Она не ожидала этого и совсем не хотела делать, но правая рука решила за нее, резко метнувшись вперед в хлестком ударе, и кожу на ладони мгновенно ожгло огнем – удар оказался очень крепким, а Пашкина щека была отнюдь не из пуха – крепкая, твердая, щетинистая.
Вначале она подумала, что сейчас Пашка даст ей сдачи или вовсе порешит – подобной ситуации никогда раньше не возникало – шутливые шлепки и дружеские подзатыльники не в счет. Потом Наташа испугалась: уж не убила ли она его, потому что Паша выглядел как человек, которого от сердечного приступа отделяют доли секунды.
– Паш, ты что? – неуверенно спросила она, растирая ладонь. – Пашик?
Паша с шипением выпустил воздух сквозь сжатые зубы, словно закипая изнутри. На его щеке, куда пришелся удар, горело яркое пятно, кожа же вокруг была белой, как молоко, утратив обычный смугловатый оттенок.
– Пашик, прости меня! – воскликнула Наташа, кидаясь мужу на шею, тряся его и теребя, гладя по лицу и целуя. – Пашик, ну прости! Я не хотела. Само получилось. Пашик, ну не злись! Сейчас я тебе ужин сделаю. Ну?! Ну, нечаянно я, ну!
Паша издал сдавленный хрип, будто вместо кающихся рук вокруг него обвился питон, и неловко обнял жену.
– Я работал, – сказал он голосом обиженного ребенка. – Пахал, как каторжный, думал – приду домой, жена встретит, накормит, а она мне по морде! А я ей денег принес.
Он высвободил одну руку, взял с тумбочки пачку денег и, раздвинув веером, протянул Наташе. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять: денег немного и хватит их ненадолго, но хорошо, что вообще что-то есть. Продолжая прижиматься к мужу,
