появляется на той же освещенной плошками площадке перед вензелем и начинает пляску.
– Кто это? Грузинки? Кто? А? – вскакивает Пушкин.
– Баядеры, Александр Сергеич! Возможно, что они не из Индии, но… – объясняет Савостьянов и улыбается красноречиво.
Восточные танцы баядерок заставляют почти всех выскочить из-за столов и столпиться около танцующих, а когда кончается танец и баядеры убегают с подмывающим визгом, сопровождаемые раскатом аплодисментов, кое-кто из пирующих бежит за ними вдогонку…
– Прекрасно, отлично?.. – восхищается Пушкин. – Кому пришла такая счастливая мысль угостить меня в Тифлисе танцами баядерок?
Санковский кивает на Савостьянова:
– Вот автор!
А Савостьянов умоляюще обращается к поэту:
– Александр Сергеич? Ведь вы уже несколько дней в Грузии? Неужели ничего у вас не написалось о ней?
– О ней? О ком «о ней»?.. Да, у меня есть кое-что о Грузии и «о ней», о той, которая там, в Москве… – с готовностью отвечает Пушкин.
И Савостьянов кричит, обернувшись ко всем остальным:
– Господа! Внимание! Александр Сергеич хочет прочитать свои стихи о Грузии!
Хлопают со всех сторон в ладоши и кричат:
– Слушаем! Ждем! Александр Сергеич! Читайте! Читайте!
– Какой вы скорый! Разве так можно? – как бы сердясь, обращается к Савостьянову поэт. – Ну все равно… Читаю…
На холмах Грузии лежит ночная мгла.
Шумит Арагва предо мною,
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою.
Тобой, одной тобой!.. Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может!
Гром аплодисментов. Когда они стихают, голос Савостьянова:
– За невесту Александра Сергеевича! Ура! – И при общих криках «ура» все теснятся чокаться с Пушкиным.
Глава пятая
Эрзерум. Дворец сераскира, в котором расположился штаб графа Паскевича-Эриванского. В штабе, большой, но по-восточному низковатой комнате с ободранными диванами у стен, столы походные, из палатки командующего армией. На одной из стен развешано оружие, отобранное у пашей при сдаче их в плен. В отворенные окна видны мечети, минареты и плоские крыши домов Эрзерума. Вдали лента реки Еврата.
В штабе за столом сам Паскевич, который кажется моложе своих сорока семи лет, тщательно выбритый и одетый, невысокий, но с наигранной величавостью в поворотах головы, вскидываньи бровей и твердом зажиме губ, сидит за столом. Перед ним стоит исполняющий обязанности начальника штаба полковник Вольховский, худой, обросший бородою, с кучей бумаг в руках. Доклад его прерван приводом группы знатных стариков Эрзерума, которые в чалмах и халатах, разглаживая седые бороды, спокойно слушают, что говорит русский сераскир их переводчику, армянину в обычной кавказской черкеске. С ними же казачий офицер с саблей наголо.
– Передай им, – говорит
