смотрит на него недоверчиво.
– Вы думаете? Гм… Лазы – народ воинственный… Едва ли они будут бежать без оглядки, как сброд сераскира и Гака-паши. И хотя этот ханжа Сакен очень усердно крестил Бурцова, когда он отправлялся… но кого же он не крестил? Что быть Сакену в царствии небесном, в этом я не сомневаюсь, но под моим начальством служить он уж больше никогда не будет!.. Дойти до такой наглости, чтобы себе приписать все успехи двух кампаний, мною проведенных, и об этом корреспондировать в «Journal des » – (Повышая голос.) – И во время боя не исполнять прямых моих приказаний! Делать по-своему! – (Еще более повышая голос.) – Видите ли, он и декабристы – это мозг армии! Но ведь если среди декабристов есть дельные люди, как вы, например, или Пущин, не говоря о Раевском, то они мною выдвигались и будут выдвигаться, хотя всем известно, что государь этого не любит! По мнению и воле государя, декабристы тут, в действующей армии, совсем не затем, чтобы нахватать чинов и орденов! Они тут отбывают наказание, и только. Вашей службой я доволен… О вас я сделал представление его величеству… – И граф милостиво глядит на бывшего декабриста, а бывший декабрист кланяется поспешно:
– Покорнейше благодарю, ваше сиятельство!
– Я делаю для декабристов все, что могу! Если они личными способностями и храбростью заслу-жи-вают наград, я немедленно делаю представления… Я выдвинул в генералы Раевского, который хотя и не был судим, но, между нами говоря, ведь тоже замешан в бунте… Я сделал генерал-майором Бурцова… Благодаря мне получил офицерский чин Пущин, хотя это и было трудно: у государя свои разряды декабристов и очень хорошая память на эти разряды!
Худой, изможденный Вольховский считает момент подходящим для просьбы об отпуске.
– Ваше сиятельство! Я уже докладывал, что мне необходим отпуск для лечения водами… так говорят врачи…
Но такой поворот разговора не нравится Паскевичу. Он говорит ворчливо:
– Отпуск, отпуск! Всем необходим отпуск! Всей армии необходим отпуск и отдых! И мне тоже!.. Однако кампания еще не кончилась… Главное, я не имею сведений из армии Дибича, а участь нашей армии решается там, на Балканах… Идти ли нам дальше, следом за Бурцовым, или мы уже выполнили свою задачу… Я вам обещаю отпуск, когда выяснится, что дальше мы не пойдем. Поверьте, что это вопрос двух-трех недель, не больше…
Поспешно входит поручик Абрамович, личный ординарец графа.
– Ваше сиятельство…
– А, вот, кстати, Абрамович… Вы были в гареме Османа-паши? – вспоминает при виде его Паскевич.
– В гареме я был… вместе с поэтом Пушкиным…
Упоминание Пушкина неприятно Паскевичу. Он бьет рукой по столу.
– И здесь Пушкин! Ему и в гарем нужно! Ну, что там? Никого не изнасиловали там наши солдаты?
– Никаких претензий заявлено не было, ваше сиятельство! – вытянувшись, по уставу отвечает Абрамович.
– Хорошенькие есть? – задает игривый вопрос граф, чем заставляет осклабиться Абрамовича.
– Я
