силен Эдуард Бирнбаум. Не меряясь силами, мы и учились ни шатко, ни валко. Герберт Дубин как-то, увидев мои школьные отметки, сказал: «Какой ужас!». Он учился классом старше.
О школе у меня на всю жизнь сохранились самые лучшие воспоминания. Исключение – одна учительница. Сравнительно недавно, пару лет назад меня пригласили прочесть реферат на одной конференции. Надо было рассказать о тех, кто служил и служит для меня образцом. Я говорил о маме, братьях, об учителях. И об учительнице латышского языка мадмуазель Какис, единственной, кого до сих пор ненавижу.
То, что я ей с самого начала не понравился, можно было пережить. Однако она этого не только не скрывала, но подчеркивала, непрерывно и всеми способами выказывала. Впрочем, так же открыто она выражала и свои симпатии. Например, Эдгар Лакстигала ходил у нее в любимчиках. Fräulein Какис, преподававшая латышский язык в немецкой школе, часто просила его спеть латышскую народную песню Div’ dūiņs («Две голубки»). У Эдгара был хороший голос, песня у него и вправду получалась. Когда позднее я читал книгу Марисса Ветры о 1919 годе, которая и называется так же, как песня[44], я все время вспоминал Эдгара.
Моя враждебность – иначе не могу это назвать – к мадмуазель Какис началась с двух двоек, под которыми следовало подписаться моим родителям. Сравнив свою тетрадку с тетрадями одноклассников, я обнаружил, что за ту же работу с теми же, что у меня, ошибками другие получили на балл выше. Эту первую двойку как будто можно было не показывать дома. Но почти сразу она влепила мне вторую двойку, по-моему, окончательно несправедливую. И показать обе двойки дома, получить родительскую подпись было теперь обязательно.
Итак, предстояло обратиться к матери. У нее был только один, но зато ужасный способ наказания, может быть, выбранный неосознанно: когда я, в чем-то виноватый, стоял перед ней, она начинала плакать. Слезы матери я не умел выдержать. Не могу представить себе худшей кары. Я ее просил: «Побей меня! Наказывай, как хочешь, только, бога ради, не плачь!»
И теперь я должен был принести маме эти несчастные двойки Fräulein Kaķis! Я не мог этого сделать! Кое-как накарябал подпись сам и отдал злобной Fräulein. Она взглянула и сказала: «Марш домой, принеси настоящую подпись!». Я взмолился: «Прошу вас! Не ради себя, а ради мамы, для нее будет страшный удар, что я… что я сам подписался. Но я это сделал только затем, чтобы она не плакала!». Однако Fräulein Какис была неумолима.
Пришел домой, дал дневник маме на подпись, стараясь держать его так, чтобы мама не увидела следы моего в отчаянии совершенного преступления. Она подписалась, перевернула страницу и – заплакала. Я почувствовал: мне конец. Бросился в пустую девичью, заперся там и отказывался выходить. Ближе к вечеру пришел старший брат, долго стучался, повторяя: «Открой сейчас же! Прекрати эти фокусы!». На следующий день Григорий пошел провожать меня в школу, боясь, что я сдуру сделаю с собой что-нибудь.
Уже взрослым я думал о барышне Какис. Наверное,
Речь о книге Марисса Ветры Div’ dujinas, вышедшей в Риге в 1935 году. Книга имеет автобиографическую основу и отражает борьбу стрелков за независимую Латвию в 1918 году. Div dujinas – латышская народная песня, особо популярная среди латышских стрелков.
