И запретила им говорить на каком-либо языке кроме родного, польского». Санитарный поезд сопровождали православный батюшка, раввин, мулла, ксендз и лютеранский пастор. Моя учительница договорилась с ксендзом, что она перейдет в католичество (в фронтовых условиях все процедуры значительно упрощались). К тому же, помимо повседневных разговоров с соседками по купе, она брала уроки языка у польского священника. Через четыре месяца девушка снова была у матери своего жениха. «Старуха встретила меня ядовитой усмешкой: «Любезная, я ведь вам сказала – католическая вера и польский язык. Точка». Я молча протянула ей свидетельство, доказывающее, что я уже католичка, и заговорила с ней на чистейшем польском языке». Так она вышла замуж, через несколько лет развелась. Перед переездом в Латвию Крыжановская была специалисткой службы по борьбе с контрабандой наркотиков где-то в Европе. Потом, уже после войны, я встречался с многими ее бывшими учениками, и все говорили о ней с восхищением. Но притом все мы были убеждены, что госпожа Крыжановская выполняла, кроме видимой, еще какую-то, негласную задачу. Она была человеком недюжинным – замечательная учительница, увлекательный собеседник. Я был ее любимчиком, а потому не раз был оставляем после урока почаевничать.
У нее была дочь-гимназистка, тоже владевшая к тому времени четырьмя языками. Такая вот интересная птица в рижских небесах!
В восемь лет я начал регулярно читать газеты. Сперва ежедневную газету на русском языке «Сегодня», это была очень интересная газета. Хозяин нашего дома выписывал Rigasche Rundschau, и после того, как я освоил немецкий язык, он давал мне читать ее. Затем пришел черед латышской газете Jaunākās Ziņas[45]. Когда ты читаешь об одном и том же на разных языках, возникает интерес к разным точкам зрения, разному освещению событий; из этого возникает желание самостоятельно разобраться в смысле происходящего.
У нас был друг семьи дядя Андрюша – русский, учитель математики. В годы Первой мировой войны он был офицером- артиллеристом. Не знаю, когда и как родители с ним подружились. Дядя Андрюша жил в Риге и заходил к нам часто. Чуть ли не с порога он всегда спрашивал: «Ну, Петенька, чему нынче в школе учили?» Я рассказывал. У него готов был следующий вопрос: «Слушай, а вы при этом обсуждали вот это… это…» – «Нет, об этом речи не было». – «А коли не было, то и понять тему до конца не представляется возможным». Дядя Андрюша всегда показывал мне любое дело с другой стороны, под другим углом. Так с самого детства у меня вошло в привычку – и этому я пытался научить своих студентов – каждое событие или процесс рассматривать с разных сторон.
В нашей квартире на Сколас, 4 было четыре комнаты и «девичья» плюс просторная кухня. В «большой» комнате располагалось мамино ателье. Очевидно, потому, что клиентов прибавлялось, понадобилось помещение побольше, чем на улице Веру. В ателье мама принимала заказы, проводила примерки, выдавала готовые работы. Если
Jaunakas Zinas (1911–1940) – одна из самых влиятельных ежедневных газет Латвии.
