утверждают народ в «гнусном суеверстве», хотя должны бы были искоренять его. По поводу этих неистовств сенат рассуждал, что если простым крестьянам и простительно верить в чародеяния, то непростительно это присутствующим в судах членам, ибо всякому благоразумному человеку должно быть известно, «что, не давая употребить в пищу каких-либо вредных здравию человеческому вещей и составов, иными сверхъестественными средствами людей портить, а паче в отсутствии находящихся, никому отнюдь невозможно». Далее сенат говорит: «Видно, что в тамошнем краю, по вымыслу таких коварных обманщиков, производится якобы порча людей посредством пущания на ветер даваемых яко бы от дьявола червяков», что «оные пущенные на ветер червяки имели входить в тела таких и порчею действо свое производить над теми только, кои из двора выходят не помоляся Богу и не проговоря Иисусовой молитвы или бранятся матерщиною». Сенат с удивлением восклицает, как судьи могли принять это за дело, «а не за пустую, смеха и презрения паче, а не уважения достойную баснь».
Действительно, когда сенат приступил к рассмотрению и исследованию «часто помянутых червяков», которые присланы были «как не ложные о тех чародейственных порчах доказательства», дьявольские червяки оказались запечатанными «казенною устюжской провинциальной канцелярии печатью». Вскрыли печать и нашли, что дьявольские червяки – «не иное что, как засушенные простые мухи, которые женка Федосья Мезенцева, чтобы, с одной стороны, удовольствовать требование судьи майора Комарова, а с другой, чтобы избавить себя от больного истязания, наловив в избе той бабы, где она под караулом содержалась, ему представила, а он, как видно, сам столько же суеверен и прост был, что распознать их с червяками не мог, но как такие представить в высшее правительство не устыдился».
Затем сенат объясняет «начало всего сего сумасбродного дела и такового же по оному следствия», что совершенно почти тождественно с такими же сумасбродными делами, которые производились в Саратове; о мнимых чародеях и чародейках Прасковье Козыревой, Аграфене Безжуклой, Аграфене Семавской, Иване Полякове и купце Даниле Смирнове. В наших делах о чародеяниях все принимали участие – и бабы, и попы, и лекаря, и чиновники. В сенатском деле – тоже: «нисколько беспутных, как выражается сенат, девок и жёнок, притворяясь быть испорченными, по злобе и в пьянстве выкликали имена вышеобъявленных несчастных людей (т. е. мнимых чародеев), и при том называли мужчин батюшкою, женщин же матушкою; соседи, услышав о том, приступили к ним с угрозами, чтоб они в тех порчах признались добровольно, потом пришли cотские, кои, не удовольствуясь угрозами, стали их сечь и мучить». Боясь пытки в городе, которою угрожали мнимым чародеям, они объявили себя колдунами. Их привезли в город и стали допрашивать под плетьми. Боясь разноречить, мнимые чародеи и под плетьми показали то же, что показывали прежде, справедливо опасаясь передопросов и новых пыток. «Вот первоначальное основание!» восклицает сенат: «вот все доказательства
