каждой исторической эпохе наблюдаются явления, до некоторой степени только ей свойственные и заметно отличающие ее от других эпох. Это те явления, которые характеризуют робою рост общественной мысли: явления эти могут быть очень мелкие, почти совсем ничтожные; но из совокупности их и из сопоставления с другими явлениями часто возникает представление о целой эпохе, облик которой как бы сам собою выступает среди этих мелких деталей.
Предлагаемые здесь бытовые очерки, выхваченные из русской жизни XVIII века и сохраненные архивами, мы надеемся, достаточно объяснять рядом повторяющихся, почти тождественных явлешй, как медленно совершался у нас росте общественной мысли даже после того, как ей дан был сильный толчок событиями, приготовившими переход России к новой, так сказать, европейской жизни.
25-го января 1701 года из Преображенского приказа в Приказ земских дел был прислан стрелец Мишка Балахнин, который обвинялся в том, что разглашал о каком-то Корнилке-пророке.
В письменном извете, поданном стрельцом Мишкою, значилось:
«Суздальского уезду, вотчины Ивана Кулова, деревни Рогатины, дворовый человек Корнилка Фадеев, будучи на пустоши Агапихе, говорил многие сбивательные вещи к воинственному делу и смертные часы: в кое время кому умереть узнавает многим людям в предбудущие годы, за десять лет и больше, и эти сбывательные вествовательные слова над многими людьми сбывались».
Что же это за «сбивательные вествовательные слова»?Давно когда-то, когда стрелец Мишка был в деревне Рогатине и вместе с другими сельчанами «сено в стоги ставили на пустоши Агапихе», случился тут и Корнилка.
– Оглянись назад, – сказал Корнилка Мишке.
Тот оглянулся. На березовом пне бегал человек «в образе Корнилки». Из дела не видно – сам ли это Корнилка очутился на березовом пне и бегал по нем, или это был только «образ Корнилки. Но только этот «образ» оказался пророком.
– Азов будет взят в пятницу, – говорил этот пророк: – а племянник твой, Мишка, – Ивашка умрет через пять лет.
Потом Корнилка принес кисть рябины и подал ее Мишке.
– На, ешь рябину.
Стрелец начал есть.
– Не ешь, Мишка, – останавливал его бывший тут же на работе крестьянин: – Корнилка положил в кисть ящерицыно жало.
Какое у ящерицы жало – это ведомо, вероятно, одному только Мишке.
– Как я съел кисть, – говорил Мишка в приказе: – стала мне, Мишке, быть тоска и нашел туман.
А Корнилка-пророк не унимался.
– Ступай в Харьков жить, Мишка, – говорил он: – коль будешь там жить, государю царю Петру Алексеевичу и царевичу Алексею Петровичу будет жить по 90 лет, а не пойдешь в Харьков – им, государям, век мал будет.
Началось «дело». Еще бы – ведь, глупый стрелец говорил «государево слово». Притащили припутанных к этому делу Корнилку-пророка и других свидетелей. Начались допросы, передопросы,
