производящей продукт – текстовый продукт. Поэзия (в стихотворчестве / стихотворении, в прозе и в других языковых / текстовых поступках) – вне этих явлений. Поэзия – в Промысле: так сказалось, так говорится, так проплакалось, так вскрикнулось, так поется. В. Месяцу – так поется: от силлабо-тоники до верлибра (ритмизованного); от любви до бреда; от лепета до кошмара; от Будды до Конфуция; от индийских браминов до идеологии нефти Алексея Парщикова. Интертекстуальность – свойство вообще любого текста (ограниченное вкусом, мерой и чувством объема, то бишь талантом). «Норумбега» – интертекстуальна (внешне: чужое – текстовое) и вновь интертекстуальна (внутренне: свое в своем), и снова интер-интертекстуальна в аспектах антропопоэтическом, генетикопоэтическом и геопоэтическом (есть еще и другие, не менее важные: мнемонический, поэтологический и даже поэзиеведческий, – углубляясь в сыпучее прошлое время, В. Месяц добирается до основ двух состояний поэзии – вербального и невербального). Как это делает поэт? Вот, например, зеркальная двойчатка стихотворения и эссе «Последний огонь».
Холодом сжатый колодец тепла.
Смерчем закрученная игла.
Дым, вертикально стоящий в степи,
будто огонь на цепи.
То ли душа отлетает к луне,
цепи оставив на выжженом дне.
То ли лучи бесконечных светил
упали в зиянье могил.
Всадник, чей конь переходит на шаг,
это тебе утешительный знак,
если ты встретил в заснеженной мгле
последний огонь на земле.
Зияние огня сужается, штопается холодом, снегом, тьмой – и душа отлетает к луне… И В. Месяц в зеркальном тексте небольшого эссе говорит уже не об огне, пылающем и зияющем, а о воспоминании об огне: история огня в антропологическом, религиозном, социальном и др. аспектах (неизменно приглашая свидетеля последнего огня к чтению Вергилия, Плутарха и т.д.). В этом случае создается не столько эффект присутствия всех рядом с умирающим огнем, но, что очень важно, воспроизводится, воссоздается память об огне, память в огне и память огня: вот – свеча горящая меж двух зеркал…
Геопоэтика, хронопоэтика, мнемопоэтика, генопоэтика, вообще и в целом полипоэтика (поэтика множественная, «шаровая» – разжимающаяся, сгущающаяся и сжимающаяся в точку) книги определяется прежде всего спецификой мощного словесного (а значит – ментального и духовного) дара В. Месяца, который, как бы «загоняя себя в угол», в конус, в наконечник общей идеи восстановления прапамяти и праистории пранарода праЕвропы, – вдруг обретает немереные хронотопические просторы на кончике иглы (поэзии), прошивающей не наугад материю (в прямом смысле) и вещество (во всех смыслах) того, что принято называть бытием. С другой стороны, полипоэтика и есть сама по себе генеральная идея книги: вербальная материализация воображения привела поэта к особому типу языкового и концептуального мышления, работающего в «Норумбеге» и ретроспективно, и презентивно, и
