подчинению и силовому воздаянию, превентивному либо карающему за неподчинение (реальное или потенциальное).
Ответственность как живое правовое начало неизбежно вырождалась при этом в одностороннюю (по логике вещей, по опре-делению и в принципе не могущую быть демократической) зависи-мость нижестоящих слабых от вышестоящих, вроде бы и сильных. На деле еще более слабых (как личностей и как правителей).
Итог – зависимость безответных от безответственных. Практически не было, да во многом и сейчас еще нет абсолютно необходимой, хотя бы минимальной, подконтрольности самих этих «верхов» закону и народу. Не было, нет и долго еще не будет недос-татка в ссылках на будто бы уважительные причины для всего этого.
Например, гражданская война белых и красных охватила все общество, прошла через все социальные, семейные и личные судьбы, но прервалась лишь как война армий. Причем победа одной стороны не была, по существу, в полной мере – «внутренне» – признана другой стороной даже после международного признания Советского государства.
Не произошло консолидации всего общества вокруг власти и ее велений. Потому и фактически не было ни самоподчинения общества государству, ни, тем более, подотчетности государства и власти обществу. Принцип де Голля «правительствло не договаривается, правительство приказывает» осуществим лишь в условиях общенационального консенсуса, без которого не имеют смысла даже и договоры, а тем более приказы.
Проще говоря, гражданская война не закончилась у нас гражданским миром. А потому лишь приняла другие формы разнообразного противостояния. Прежде всего, формы, способы и методы сопротивления активного (и еще более эффективного – пассивного), причем сопротивления как неразумным, так в первую очередь даже и разумным начинаниям новой власти.
Последующие всплески и метастазы гражданской войны каждый раз угрожали ее полномасштабным возобновлением, неизбежно приводили к обострению и милитаризации любого конфликта внутри страны и внутри общества.
При этом сами конфликтующие стороны принимали в расчет весьма конкретную заинтересованность внешних сил в его ходе и исходе. Так было не только в двадцатых-тридцатых годах и в начале Отечественной войны, но и после ее окончания, до и после «перестройки». Если верить на слово всем тем, кто сегодня уверяет во всегдашней своей, наследственной даже и потомственной, активной и действенной, неприязни ко всему советскому, то получается абсурд даже и арифметический – получается, будто контингент активно и действенно подрывавших Советскую власть явно превышал все тогдашнее взрослое население страны. И возникает предположение – может быть, и в самом деле сопротивление Советской власти со стороны ее оппонентов не убывало со временем, а возрастало, о неизбежности чего не раз напоминалось так жестко и решительно?
Но и отвергая
