недоверчиво хмыкнула. Некоторое время в палате царило молчание, потом врач произнес:
– Вы уверены, что не хотите кушать?
– Уверена.
– Ну, хорошо. Если не хотите – мы вас силой кормить не будем. Просто уколем вам витамины…
Врач выглянул за дверь, и в палату вошел молодой медбрат со шприцом в руке. Девушка испуганно сжалась.
– Не надо!
Ее возражений не слушали. Санитарки схватили ее под руки да скрутили так ловко, что Ромашка почти не могла двигаться. Она лишь слабо дергалась, чувствуя, как игла легко входит в кожу. Медбрат ругался вполголоса, но дело сделал. И тут санитарки совершили ошибку: разжали руки.
Ромашка – и откуда силы взялись? – вывернулась, проскочила между женщин и бросилась к двери, а когда на ее пути оказался врач – сшибла его с ног.
Ее так и не смогли успокоить. Ромашка металась как бешенная, не чувствуя ударов, и если кто-либо мог сомневаться в ее «помутнении рассудка», теперь она была и впрямь похожа на буйнопомешанную. Но укол подействовал, девушка вдруг почувствовала, что тело перестает ей подчиняться. Она обмякла, опустилась на пол. Санитарки перенесли ее на кровать, туго привязали за руки и ноги матерчатыми ремнями, потом вышли вслед за врачом и закрыли дверь. А Ромашка осталась в палате одна и лежала неподвижно, безразлично глядя в потолок.
За окном сменялись день и ночь, в палате включали и выключали свет. Ромашке почти не разрешали вставать, только изредка две дюжие санитарки отвязывали ремни и водили девушку в туалет. Порой Ромашке казалось, что все это происходит не с ней, она наблюдала за происходящим отстраненно и безучастно. Поначалу, когда медбрат приходил делать ей уколы, она дергалась и пыталась помешать ему, но в итоге осознала тщетность этих попыток. Да и препараты делали свое дело, убивая волю.
Несколько раз к ней заходил врач, говорил что-то – Ромашка не вслушивалась. Лишь раз что-то всколыхнулось в ней, когда во время осмотра толстяк принялся чересчур заинтересованно ее щупать. Вывернуться не получалось, ремни мешали, но врач скоро ушел, а сознание Ромашки вновь заволокло дымкой безразличия.
Врач всегда приходил после того, как медбрат сделает Ромашке укол, даже выжидал некоторое время, чтобы препарат начал действовать. Вот и в этот день толстяк появился в палате лишь тогда, когда после укола прошло целых полчаса. Ромашка не обращала на него внимания, созерцая потолок, до тех пор, пока что-то тяжелое не плюхнулось на нее сверху. Девушка увидела над собой блестящее, круглое лицо. «Нет», – шевельнулось в сознании. Ромашка дернулась, из последних сил пытаясь высвободиться, но движение получилось слабым.
Где-то в городе прогремели выстрелы. Толстяк вскочил, бросился к двери, постоял немного и, передумав идти и самому разбираться, что происходит, снова полез на койку. Ромашка больше не смогла пошевелиться, и только слышала тяжелое дыхание, а потом – звон. Он показался ей далеким, но Ромашка чуть повернула голову, вслушиваясь.
