Шленского, он и не думал примыкать к его «бунту против Бялика». Натан Альтерман вообще предпочел бы всех помирить, но это было непросто… «Альтерман, насколько я помню, не участвовал в этих беседах [о Бялике], и уже тогда было понятно, насколько сильно в нем почитание традиции, и как он старается выработать в своей духовной лаборатории продолжение особенной линии в культуре, – может быть даже неосознанно…» – писала о нем Лея Гольдберг в своих воспоминаниях о посиделках в «Касите».
…О том, кем был Бялик для своего поколения, мы узнаем из письма, отправленного своему сыну Ицхаком Альтерманом, педагогом, подвижником, внесшим на протяжении жизни огромный вклад в становление разговорного и литературного иврита. По следам скандала в прессе, вызванного стихотворением Бялика, по следам его критики со стороны Шленского, – а затем попытки его сына всех помирить, – Альтерман-отец пишет Натану: «Твое письмо вызвало во мне большую печаль… Возможно, Шленский во многом прав в своей оценке этого и других стихов Бялика в качестве произведений искусства… Но неужели ваша рука не отказывается писать в тот момент, когда вы собираетесь его позорить?.. Мы, принадлежащие к его поколению, согласились между собой не оценивать его мерками литературной критики… Более того, я позволю себе дерзость заявить, что в одном только четверостишии из твоего „Городского потока“ заключено больше поэзии и таланта, чем во всем стихотворении „К птице“ целиком. Но пришло бы тебе в голову сравнивать себя, или даже Черниховского, или Шнеура, с Бяликом? Всегда был „ребе“, и были простые евреи, иногда превосходящие его своим талантом к учебе, но разве позволил бы себе кто-нибудь из хасидов проводить сравнение?..»
РАХЕЛЬ. «В сердце благо заранее…»
Легенда
Во второй половине 20-х годов прошлого века в Тель-Авиве все были между собой знакомы, и это неудивительно: город был маленький. Женщину с улицы Буграшов узнавали в автобусе, в котором она ездила в больницу и в редакцию. Она была очень больна. Пассажиры сделали бы все на свете, чтобы спасти ее. Никто из них уже не в силах был ей помочь.
Молодой репатриант по имени Йеошуа Глоберман, наверно, видел ее один или два раза в Тель-Авиве. Он оставил след в истории как военный деятель и дипломат. Он был одним из представителей еврейского ишува (то есть жителей еврейских городов и поселков) Палестины, а весь еврейский ишув, как некий коллективный Яаков, находящийся на пути к переходу на следующую ступень, на которой он получит имя Израиль – Государство Израиль – любил свою Рахель…
По пятницам весь ишув покупал газету «Давар» с субботним литературным приложением, где на первой странице было новое стихотворение Рахели, написанное на том самом разговорном иврите, который создавался и лелеялся в те дни лично каждым из тех, кто на нем говорил. «Рахель – это гармоничное
