опубликовать сборник Шленского в издательстве «Двир». Бялик отказал ему в этой просьбе, чем нажил себе непримиримого оппонента.
Однажды, в 1927 году, Хаим Нахман Бялик устроил в Тель-Авиве вечер в честь приезда из Америки писателя Шолома Аша и поэта Переца Хиршбейна и позволил себе построить приветственную речь так, что из нее следовало, будто бы идиш не менее важен для народа, чем иврит… «Иврит и идиш обручены на небесах, их невозможно разлучить», – произнес народный поэт… Что тут началось! Какие поднялись дискуссии в прессе! Как же можно было именно сейчас, когда на повестке дня стоит воссоздание настоящего разговорного и литературного иврита, произносить такие слова! Бялик утверждал, что спор ведется не только вокруг языка, что это спор между еврейством галута и сионистами, спор между прошлым и будущим. Конечно, он был прав, так же как и все остальные участники дискуссии. Все утверждали одно и то же – надо строить новое, не разрушая старого. Но договориться об акцентах и деталях они не могли. Потому что это был спор поколений.
После этих событий молодые члены Союза писателей Элиеэзер Штейнман и Авраам Шленский почувствовали потребность отделиться и создать свой собственный молодежный журнал. Им пошли навстречу. Так в 1926 году, по инициативе Хаима Нахмана Бялика и в рамках Союза писателей, возник журнал «Ктувим». На данном этапе все пока еще шло мирно, происходила естественная смена поколений с передачей наследия. Авраам Шленский был всем сердцем предан «Ктувим», это был его храм, в котором он вел борьбу за новую литературу, границы которой простирались дальше, чем определили их Бялик и его поколение.
Однажды один из издателей попросил Хаима Нахмана Бялика перевести на иврит «Евгения Онегина» и предложил за эту работу неплохой гонорар. Бялик отказался. Тогда такое же предложение получил Шауль Черниховский. Он тоже его не принял, несмотря на то, что прекрасно знал русский язык и очень почитал Пушкина, – именно поэтому он счел, что не сумеет справиться с этим переводом.
Когда в «Гаарец» появились первые главы «Онегина» в переводе Шленского, Черниховский был очень расстроен и рассержен. Он считал, что никто не имеет права переводить стихи с языка, который он знает недостаточно глубоко! Шленский, великолепно владевший ивритом, знал русский на недостаточном уровне. Шауль Черниховский сел и написал подробнейший обзор опубликованных глав перевода, сделанного Шленским, в котором указал все смысловые несоответствия с текстом Пушкина.
И надо сказать, что переводчику-бунтарю эта критика пошла на пользу. Он углубился в Пушкина и в русский язык, при помощи учителей и помощников, и его вышедший через некоторое время полный перевод «Онегина» уже не содержал несоответствий с текстом оригинала. «Бунтарь», оказывается, обладал умением услышать и принять критику. Этот перевод на иврит «Евгения Онегина», который Лея Гольдберг назвала «чудом и волшебством», стал для Авраама Шленского входным билетом в историю. Его успешность была обеспечена великолепным чувством языка – языка иврит – которым обладал переводчик.
Летом 1931 года, после Семнадцатого сионистского конгресса в Базеле, на котором произошел раскол
