style="font-size:15px;"> Акинфий молча вернулся в избу, а затем сунул под нос Головкину грамоту князя Шереметева. Тот развернул небольшой по длине свиток, и чем больше он в него углублялся, тем ошарашенней становилось его лицо. Вот так грамотка! Князю Борису Петровичу Шереметеву поручено самим царем наиважнейшее дело, а его подручникам, в том числе и волонтеру государевой роты Акинфию Грачеву, помех не чинить, будь то князь, боярин, воевода или лицо из детей боярских11, всячески способствовать его особо важной для царства Российского работе, а кто помеху учинит, тому быть в царской опале как государеву преступнику.
У Митрия Головкина нижняя губа затряслась. Вот тебе и Акишка Грачев! И за какие такие заслуги наделен такой страховидной грамотой?
– Ты это… Акинфий, какое-такое важное государево дело должон свершить?
Голос Головкина стал примирительным.
Акинфий высыпал из котомки десять клубней.
– Что эко-то?
– Заморский овощ. Картофель. Посажу вместо репы. Каждый плод должен дать до десятка новых клубней. Ближе к осени соберу бадью. Более крупные плоды пущу на еду, а что помельче, опять посажу вместо репы. Так и буду множить, покуда не займу сей картошкой часть огорода. Тут и ячменя, и гречи поубавлю, а коль дело пойдет, то и вместо ржи посею. Рожь-то в худые годы и вовсе родит сам-один, кот наплакал.
Холопы, выслушав Акишку, рты разинули, а Митрий Головкин, забыв о грозной грамоте, покрутил по виску узловатым пальцем.
– Да ты что, милок, умом тронулся? Где это видано, чтобы замест репы и хлеба заморскую дрянь в землю совали?! Да то пагуба всему государству Московскому! Хочешь, чтоб весь народ вымер? Да твоя куртошка – вторая черная смерть! Не вздумай землю мордовать! Не позволю!
Спокойно выслушав Головкина, Акинфий собрал клубни в котомку и невозмутимо молвил:
– Выходит, не позволишь Митрий Фомич? Ты – приказчик, а посему тебе видней, а мне к князю Шереметеву в Тайную канцелярию ехать. Будь здоров! Пойду в волонтерский мундир облачусь.
– Погодь, погодь, Акинфий, – опамятовался Головкин, вприпрыжку догоняя высоченного, спорого на ногу Акинфия. – Дело-то необычное, вот и полезли в башку всякие дурные мысли… Ты, это, Акинфий, сажай свою заморскую замухрень. Царю-то батюшке видней. Мы-то, пустоголовые, всё по старинушке разумеем, а ко всяким новинам как черт ладана чураемся. Управляй свое дело, Акинфий. Помех чинить не буду, а коль в чем нужда приспичит, завсегда помогу.
* * *
Слух о неведомом заморском овоще всколыхнул весь Ростовский уезд. Как-то в огород Акинфия нагрянул сам воевода (Митрий Головкин, разумеется, уведомил градоначальника о "грозной" грамоте, а посему Семен Туренин, на два года поставленный в ростовские воеводы, был с Акинфием снисходительно-почтителен.
– Ну, и где твой иноземный овощ, волонтер?
– Пока в земле силу набирает, воевода.
– И долго ждать?
– Почитай, к августу.
– И не диво. На Руси всё к августу поспевает. Как плод будет готов,
Дети боярские – мелкопоместные дворяне.
