в совершенном порядке, государь!
Франция с облегчением вздохнула…
Когда придворным стало известно заключение повитухи, кое-кто начал поговаривать о том, что «недостатком страдает», возможно, не императрица, а сам император. Самые смелые дошли даже до того, что стали утверждать, что половые излишества, которым монарх предавался на протяжении двадцати лет, вполне могли снизить его детотворную способность.
– Он поизносился, – говорили они.
Другие были более снисходительны. И уверяли, что заботы, осаждавшие Наполеона III в начале 1854 года, мешали ему навещать императрицу «в обычном для него боевом настроении».
Барон де В… в письме своему шурину высказал это мнение грубовато, но коротко и ясно:
«Вспомните о том, – писал он, – что Францию изнуряет холера, что последний урожай был просто катастрофическим и что нам грозит война с Россией… Подумайте сами, как он может… оплодотворять!..»[9]
Действительно, забот у императора хватало. Царь, задумав захватить Константинополь, овладел к концу 1853 года дунайскими княжествами и снаряжал в Севастополе мощный флот. Заключив союз с Англией и заручившись нейтралитетом Австрии и Пруссии, Наполеон III решил дать первый сигнал к сопротивлению экспансии России и отдал приказ базировавшемуся в Средиземном море французскому флоту взять курс на Саламин, а при возникновении малейшего конфликта войти в Черное море.
В конце февраля к французам присоединился английский флот.
Европа стояла на пороге войны.
И Наполеон III, заявивший во время коронации: «Империя – это мир» (это красивое выражение тогда всем понравилось), чувствовал себя очень неловко…
В марте русские разбили турецкую флотилию у Синопа, что явилось сигналом к началу боевых действий. Франко-английский флот вошел в Черное море, а 27 февраля Франция объявила России войну, что заставило бросить тысячи людей в «Севастопольское горнило», позволило парижанам узнать о существовании Крыма, а бывшей императорской любовнице блеснуть своим красноречием.
В момент объявления войны Рашель была в Санкт-Петербурге, где с успехом прошла целая серия представлений с ее участием. С большим сожалением она была вынуждена уложить чемоданы и возвратиться во Францию. Но перед отъездом она была приглашена на ужин в ее честь, устроенный гвардейскими офицерами.
Не желая отказывать офицерам, которые еще вчера так горячо ей аплодировали, она приняла приглашение.
На десерт подали шампанское. И тут поднялся некий молодцеватый полковник с бокалом в руке:
– Мы не говорим вам «прощайте», мадам… мы говорим «до свидания»! Потому что, – добавил он под одобрительный хохот сослуживцев, – скоро мы будем в Париже, и уж тогда-то мы выпьем за ваше здоровье и за ваш талант!..
Рашель и бровью не повела. Поднявшись со стула, она с улыбкой произнесла в ответ:
– Господа, я горячо благодарна вам за прием и за ваши пожелания. Но должна вас предупредить о том, что у Франции
Сами понимаете, что в письме у барона стоит менее научный термин.
