теперь за туалетным столиком и растирая густой крем по кистям обеих рук, Марфа с презрительной насмешкой улыбнулась своему отражению в зеркале: алые губы ее растянулись, и на смуглых, загорелых щеках затемнели миловидные ямочки, так что лицо ее, вопреки чувству, породившему улыбку, не сделалось надменным, а приняло выражение любезного снисхождения.
Вдруг взгляд Марфы перестал выражать горделивую горячность, а улыбка исчезла с лица. Марфа поспешно выключила светильник – спальня вновь погрузилась в сумерки, которые за несколько минут стали гуще, потому как солнце уже совсем скрылось за горизонтом, и небо приняло оттенок темного сапфира.
Марфа поднялась с мягкого пуфа на деревянных ножках и, запахнув шелковый халат винного цвета, подошла к раскрытому окну, босиком ступая по согретому лучами заката, теплому паркетному полу.
Хотелось подставить разгоряченное лицо свежим порывам прохладного воздуха, однако в окно не задувал даже легкий теплый ветерок. Тюли слегка надувались от едва уловимых прикосновений движения воздуха, однако Марфа не ощущала этих прикосновений. В спальне был кондиционер, но Марфа никогда не пользовалась им. Катрич целые дни проводил на работе, в доме убиралась приходящая горничная, а готовила кухарка, которая посещала дом Катричей раз в три дня, так что большую часть времени Марфа была одна. Уединение никогда не тяготило ее – напротив, она привыкла жить в своем узком, тесном мирке, однако теперь, когда в ней зародилось цепкое, сжимавшееся и тут же троекратно увеличивавшееся в размерах чувство одиночества, уединение действовало на нее особенно подавляюще. Закрытые окна дома вызывали у нее чувство удушья, ей становилось тесно, дурнота подступала к самому горлу, а сердце учащенно билось в груди. Тогда Марфа стремительно раскрывала все окна, и свежесть воздуха и шепот природы успокаивали и освежали ее. И создавалась иллюзия освобождения от чего-то тягостного, мучившего и душившего ее.
Катрич давно заметил эту новую повадку жены, но не придавал ей особого значения, не видя в этом ничего дурного, даже если окна открывались в пятнадцатиградусный мороз. Помещение охлаждалось, и Марфа закрывала окна. С весны же по самую осень окна всегда были открыты, и Катрича по ночам часто мучили комары – раздувающиеся тюли едва сдерживали пронырливых мух. Но Марфа наотрез отказалась вешать на окна сетки, упрекнув мужа в том, что он хочет заключить ее в клетку. Ей нравилось подолгу сидеть в кресле у раскрытого окна и смотреть на тонкую линию горизонта за самым полем, что пролегало с западной стороны дома.
Однажды к Катричам зашел их сосед – местный общественник и активист, который собирал подписи жителей поселка в защиту расположенного за поселком поля, которое, как он слышал из уст самого представителя местной администрации, проживавшего в соседнем с его доме, предполагалось застроить целым районом многоквартирных домов. Поселок, в котором жили Катричи, находился в небольшой удаленности от Москвы, однако инфраструктура, сконцентрированная
