навсегда остается в памяти человека. Волнянский просто обожал срывать орхидеи, он их не коллекционировал и не собирал в гербарии, он сначала долго с ними забавлялся, а затем, надышавшись ими досыта, безбрежно выкидывал на лютый мороз, где не было ни любви, ни страсти. Кстати, последнее чувство, Константин Германович не признавал вообще, по его мнению, это есть безумство, поджигаемое огнем обстоятельств и жаждой власти над человеком, над его совестью и сознанием. Но, гордость, как состояние, Волнянскому было вполне симпатично, он видел ее верховенствующей над всеми человеческими желаниями, ведь именно гордость порождает ненависть и злость, доброту и щедрость, да даже вопрос дружбы и вражды тоже решает гордость. Константин Германович свято не верил в дружбу, он полагал, что она строится лишь на интересах одной стороны, в то время как другая из-под тешка пытается атаковать, да и вообще, любых лишних контактов с людьми, Волнянский избегал, ему куда было приятнее сесть в комнате одному и под видом прочтения умной книги поговорить по факту с самим собой…
Завтрак был готов и давно стоял на кухонном столе, тихонько ожидая своего губителя, но он не пришел. После неприятного разговора с женой, да еще и вновь возникшего чувства отвращения к ней, Константин Германович осторожно натянул на себя серые штаны, одел помятый твидовый пиджак, сверху черное пальто, собрал свой старенький чемодан, накинул на голову шляпу и бесшумно покинул свою квартиру. До начала рабочего дня оставалось еще два часа, но находиться дома не было никаких сил! А что там делать? Опять заставлять себя смотреть на больную дочь, спящую неспокойным сном на кухне, или вновь глазеть на выходки ненормальной жены? Нет! Иногда требовался отдых и время для уединения, это конечно не было счастьем, а только дальним отголоском на него, но и это было хоть что-то.
Было очень рано и холодно, оттого, сильный осенний ветер, рьяно дующий с севера, пробирал до самых костей. Вдруг, стремительно горизонт начал темнеть, черная туча, неумолимо поедая остатки светлого неба и солнца, начала стягивать пустующий просвет. Стало страшно. Все вокруг сделалось маленьким и незначимым, а потом стало тихо, очень тихо, но это только на миг… Раздался дикий гром, своим неистовым рычанием разорвавшим небо, а далее, за ним, ослепительная молния пронзила небеса где-то неподалеку, и пошел сильный дождь. Его капли были крупными и теплыми, как парное молоко, они безжалостно падали сверху, словно купая сонный город в горячей ванне. У Константина Германовича не было с собой зонта, да уже он был бы и не к чему: все коричневое кожаное пальто промокло, так что даже пиджак хлюпал своими тканями от сырости, шляпа превратилась в бесформенную половую тряпку, а серые брюки разом превратились в мешковатые затеи. Волнянский шел один, на тротуаре никого не было, а редкие машины, отдававшие свой холодный свет фар, молча проезжали мимо. Вдруг, откуда ни возьмись, прямо возле дороги, появилась черная фигура, она появилась
