лоб Ливви.
Прежде мне не закрадывалась в голову мысль, а как именно Оливий переносится в те места, где когда-либо был или, тем более, где еще не бывал ни разу. Даже если слепота его не врожденная, а приобретенная, то на ощупь ли он запоминает местность? Представляет ли в уме с помощью воображения те описания, что нашептывают ему на ухо? Или просто мечтает, отталкиваясь на одну лишь прихоть посетить нечто новое? Как именно он узнает, куда ему надо попасть, если не в силах увидеть, а, следовательно, и знать, какое место конкретно необходимо? «В каждом даре есть своя загвоздка», – говорил Крис, – «И она уравнивает твои преимущества существенными недостатками».
Здесь ответом был Шон – я поняла это, но не поняла того, как именно они работают в одной стези. Ему было достаточно приложить два пальца, – указательный и средний, – ко лбу мальчика, чтобы лицо того просияло. В буквальном смысле: пелена на глазах словно засветилась, веки поднялись выше, лоб разгладился, следуя за разомкнувшимися губами.
– Красиво… Я бы хотел там жить. Похоже на то, что ты показывал мне, когда я долго не мог заснуть.
Впервые я увидела, как Шон улыбнулся. Я следила за ними с настороженным любопытством и едва не вскрикнула от неожиданности, когда Сара резко обратилась ко мне:
– Если ты готова, то возьми Оливия за руку. Он поведет нас.
Нас?
– И меня, – вмешался Крис, и даже рядом с ним таким, опьяненным присутствием другой женщины, тошнотворно сломленным и лжепреданным, мне все равно стало чуточку спокойнее.
Саре же это не понравилось: нос ее заострился вниз, как у греческой гарпии, но она не осмелилась прилюдно возразить. Одарив Криса своей благосклонностью в виде полного нейтралитета, она взялась одной рукой за край рубашки Оливия, а второй за руку Криса.
У меня свело челюсть.
– Джейми?
Я удивленно взглянула на позвавшего меня мальчика, а затем на его протянутую узкую ладошку. Стоило мне принять ее, как комнату озарила вспышка, похожая на шаровую молнию и подернутую водную рябь одновременно. В центре комнаты воздух потянулся коконом, завернулся и закрутился, сделавшись плотным, шероховатым, густым и пластилиновым. Казалось, потяни пальцами за воображаемый кусочек – и он податливо примет любую угодную тебе форму. Оливий решительно потянул нас в эту сияющую ребристую арку, и я лишь успела на всякий случай задержать дыхание, как мир вокруг переменился.
Снаружи это напоминало двустороннее зеркало – перламутровая грань, в которой едва различимо твое собственное отражение, – в то время как внутри это оказалось всего лишь порогом, как порожек в соседнюю комнату. По ощущениям было именно так, а затем – заснеженные равнины, но с большей холмистой местностью; более скудные пейзажи, сухие, словно даже зимой песчаные. Здания здесь совсем не походили на дома Аляски: высокие,
