темноты…
Проснулся Марципан в два часа ночи. На дворе бушевала гроза. Ветер ломал деревья в саду. Молнии сверкали одна за другой. Небо раскалывалось с грохотом. Ледяной осенний дождь барабанил по крыше, по крыльцу, гремел в водосточной трубе и раскачивал жестяную бочку. Для такого времени года подобное поведение природы было столь необычно, что невольно вселяло ужас и наводило на мысли о каре небесной и тому подобной чепухе.
Марципан прислушался. Сквозь этот шум явственно прорывался надсадный рыдающий вой. Это выл пёс Комаровского. Выл так безысходно, так печально, что у толстяка засосало под ложечкой и заурчало в животе. Он встал, вынул из холодильника холодную картофельную запеканку, отрезал кусочек и «заморил червячка». После чего надел поверх ночной рубашки халат, сунул босые ноги в ботинки и вышел на веранду.
Вокруг было черным-черно, и сплошная завеса дождя. Душераздирающий вой Вулкана не прекращался ни на минуту. «Вот, каналья! – подосадовал Марципан на режиссёра. – Напился и дрыхнет, как свинья в луже. А пёс тут с ума сходит. Все нервы истрепал. Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит». Он набросил поверх халата кожаное пальто, снял с вешалки зонтик, раскрыл его над головой и, старательно обходя лужи, чертыхаясь и кляня про себя Комаровского, пса Вулкана и непогоду, направился к соседу.
Дождь молотил по зонту так, словно задался целью, во что бы то ни стало, добраться до макушки Марципана, стекал ручьями по его кожаной спине. Ветер вздувал его косицу.
Калитка режиссёра болталась на одной петле, изредка похлопывая на ветру.
Вулкан сидел привязанный на крыльце, под навесом, и выдавал рулады, пронзительным собачьим тенором, запрокинув голову вверх. Он скулил так неистово, так самозабвенно, что Марципан невольно заслушался. Потом опомнился и цыкнул на пса:
– Закрой пасть! Тоже мне, Карузо! Басков! – Он отвязал пса и позвонил в дверной звонок. Мириться с Комаровским он не собирался. Просто хотел, чтобы тот очухался, наконец, и забрал Вулкана в дом. – Что хозяин, что пёс, – два сапога пара, – ворчал Марципан, прислушиваясь, не идёт ли сосед. – Покоя от вас нет ни днём, ни ночью.
Добудиться Комаровского было нелегко. «Может быть, он уехал в Москву?» – подумал Марципан. Но сразу отмёл эту версию. Единственные сапоги Комаровского проветривались тут же, на крыльце, под навесом. «Значит, ушёл в запой», – решил Марципан. Такое с соседом редко, но случалось. Толстяку стало немного совестно. Он подумал, что наговорил режиссёру лишнего. Но, что поделаешь, таков был его необузданный темперамент! Марципан снова нажал на звонок и держал палец на кнопке довольно долго, пока не понял, что звонок не работает. Тогда он постучал в дверь согнутым пальцем. Потом кулаком. Потом ногой в тяжёлом ботинке. Комаровский не отзывался. «Это он нарочно, – догадался Марципан. – Характер показывает. Не желает общаться. Ждёт, когда я уйду. Ну, и чёрт с тобой!»
Марципан сошёл с крыльца и, прикрываясь зонтом от дождя, направился
