меня! Десять лет прошло, многое отболело. И судьба в итоге сложилась прекрасно.
Но когда она продолжила рассказ, Лера ощутила, что под этой её кажущейся беззаботностью кроется неизбывная, глухая печаль. И всё гадала: откуда у юной девушки взялись силы, чтобы пройти через такое?
…Болезнь началась с простуды, от которой никто не ожидал особых проблем – подумаешь, ангина, со всеми бывает. Только вот об осложнениях Майя не думала: чуть спала температура, понеслась в музыкальный колледж, потому что впереди был отчётный концерт. Три часа просидела в холодном зале, огромные окна которого были сплошь расшиты белым кружевом инея. Потом, добравшись до дома, оттаивала в горячей ванне, наливалась чаем, как купчиха – но было поздно… И под утро началось: ломота в пояснице, температура и страшная головная боль. Врач скорой, закрутив манжету тонометра вокруг вялой Майиной руки, напрягся:
– Верхнее давление под двести. Раньше были приступы гипертонии?
Мама, стоявшая рядом с кроватью, выронила мокрое кухонное полотенце, которое хотела положить на лоб дочери.
– Нет, доктор, никогда. Это опасно?
– Пугаться рано, – уклончиво ответил он. – Собирайте ее в больницу.
Майю увезли, и оказалось, что ангина дала осложнение на почки. Две недели её лечили от гломерулонефрита. Ударные дозы лекарств помогли, но сработали по принципу «одно лечим – другое калечим». Иммунитет дал сбой, и Майя с горечью поняла, что теперь придется забыть любимую поговорку «зараза к заразе не пристает»: вирусы липли к ней, как примагниченные. Простуды следовали одна за другой, иммунитет слабел, и это казалось замкнутым кругом… А однажды, вдобавок к кашлю и насморку, воспалились глаза. Майе пришлось отказаться от контактных линз и снова надеть очки. А потом перейти на солнцезащитные: смотреть без них на свет она не могла.
Со временем стало ясно, что гломерулонефрит перешел в хроническую форму. И давление повышалось всё чаще; в такие дни боль разрывала голову, застилала тёмным глаза. Приступы удавалось купировать, но Майя замечала, что после них она видит словно через стеклянную банку с водой, в которой плавают черные ошметки. А однажды со страхом поняла, что упало зрение на правом глазу: им всё виделось как через облако пыли. И сбоку стояла мутная пелена, которая, как ни моргай, никуда не исчезала…
Маме кое-как удалось достать талончик к областному офтальмологу, приезжавшему в их провинциальный городок раз в две недели. Тот оказался равнодушным мужчиной с жидкими волосами и не долеченным насморком. Он утирался марлевой салфеткой, гнусавил, и оттого ещё более непонятной становилась его речь.
– Симбтомы тревождые, хотя я бы де стал отчаиваться, – бубнил он, рассматривая ее глаза через офтальмоскоп. Попеременно включая красную, жёлтую, синюю лампы, приговаривал странным тоном: – Ага, ага… А сосудики-то дехорошо, дехорошо себя ведуд…
– Объясните, пожалуйста, это можно вылечить? – встревожилась Майя.
– Дадеюсь,
