женщины, как работается? – поинтересовался Адамович.
В ответ молчание.
– Что так невесело? – удивился Петр Сергеевич.
– А чего тут веселиться, – заявила Анжела, моложавая блондинка лет 40–45, обычно самая бойкая из операторов.
Я невольно напрягся: опять что-то вылезло! Перед поездкой же специально программиста высылал, чтобы весь день просидел с ними, все отсмотрел, отловил любые программные недоделки, чтобы, не дай Бог, ни одного, ни малейшего глюка перед нашим приездом не вылезло.
– Программа работает плохо, накосячили ребятки? – указывая на меня, с нехорошей усмешкой спросил Капуста.
– Да работает оно все нормально… Личной жизни нет никакой, – печально вздохнула Анжела, не отворачивая головы от монитора.
– Анжела Борисовна, я вас попрошу! – побагровел Кацнельсон.
– А что – прошу, что – прошу? Мужиков нормальных на заводе нету: либо алкашня, вроде дяди Миши, либо… всякие… переобрезанные!
– Анжела Борисовна! – затрясся от злости Кацнельсон.
Отношения Кацнельсона и Анжелы – история давняя, всем известная и с удовольствием обсуждаемая. Сложные коллизии эти продолжались уже лет десять: Кацнельсон на каком-то этапе обещал уйти от жены, не ушел, они поругались, потом опять сошлись, потом она с кем-то другим закрутила, вроде хотела даже уволиться и уехать, но то ли не сложилось, то ли Кацнельсон не пустил в последний момент, отвоевал – романтично, как в фильме «Зимняя вишня»… Затем оно, как часто бывает, стерпелось, вновь слюбилось, сложилось, устаканилось, перетекло во что-то постоянное, вялотекущее, обыденное, всем уже оттого малоинтересное. Однако теперь положение жертвы наделяло Анжелу практически неограниченными привилегиями. К ее чести, пользовалось она этим редко, лишь из бабьей вредности, обусловленной живостью характера, из желания позлить, раззадорить излишки меланхоличной спесивости возлюбленного.
– Я слышала, что у евреев оно, того… Обрезают там у них лишнее… Но не до такой же степени!
Обе другие девочки, не стесняясь, захихикали.
– Анжела Борисовна, прекратите паясничать! – зашелся пятнами Канцельсон.
Та вся в компьютере, деловито тыкает куда-то мышкой, всем своим видом как будто говоря: «А я че? А я – ниче!» Другие девочки также напряженно уставились в монитор, лишь лица пунцового цвета от неудержимо рвущихся наружу хохотунчиков.
Про Кацнельсона я слышал, что вниманием его была удостоена чуть ли не вся женская часть коллектива комбината. Даже косившая на левый глаз начальник планового отдела Марина Степановна, с одной ногой короче другой, не была обойдена его любвеобильностью. Возможно, это его постоянное пребывание в депрессивном состоянии: все плохо, а будет еще хуже – способствовало такому невероятному успеху у женщин. Известно, что женщины любят заботиться и утешать. Аура всепоглощающей обреченности, безысходности, которой он окутывал очередную жертву, была
