Почувствовав, что вышел из сражения победителем, приосанился, с гордым видом вальяжно затопал по грядкам. Сквозь дыру в заборе на участок пробралось несколько кур, петух тут же набросился на ближайшую, примяв ее сверху своим телом. Та закудахтала от удовлетворения.
– Вот видишь, как он ее! Значит, есть у него член, как бы он ее топтал без члена? – завопил радостный Комаровский.
Дальше долгий провал в памяти. Потом дээсковцы рассказывали, что, видимо, окончательно «уставши», я поднялся на второй этаж дома, прилег там на диван и уснул. Допив, они собрались домой, сели в машину и поехали, совершенно про меня забыв. Мое отсутствие обнаружилось только под самым Минском. К чести строителей, хоть и обругав меня в душе нехорошими словами, они приняли коллегиальное решение вернуться на дачу. Растолкали, разбудили, посадили в автобус. Ничего этого я абсолютно не помню. Смутно только припоминаю, как мы подъезжали к Минску: пели грустные народные песни. Автобус высадил нас у комбината. Мне вызвали такси. С каждым из спутников я обнялся на прощание, с Воловичем даже расцеловался в щеку три раза. Через некоторое время контракт с ДСК был подписан.
Самолет Новосибирск – Москва
…И не такие уж они суровые, эти суровые сибирские мужики! А какое у них пиво! Наверное, самое вкусное пиво, которое я когда-либо пил, – в Новосибирске. Самый русский из всех русских городов, в которых мне удалось побывать. Самые приятные люди и чистые улицы. Решено: если я когда-нибудь решу переехать жить в Россию, это определенно будет Новосибирск.
Грусть и тоска. И неизменность. Раз «вечерами», значит, вечеров таких много. И все они длинные, зимние и холодные. Прям Антарктика какая-то! Вяжет она, вяжет… Кому? Зачем? Может, она – полярник? Ее муж, тоже полярник, пошел втыкать в полюс что-нибудь важное, научное, метеорологическое. И пропал. Сотовый не отвечает. Пейджер сдох. В рации батарейки сели. В факсе бумагу зажевало. Интернет отключили за неуплату. В азбуке Морзе тире закончились. Она ждет не дождется, а его давно уже белые медведи слямзили! И только эхо… Причем вообще здесь эхо? Это, кажется, из песни…
Эхо – так эхо! Поговорим об эхе. Например, всем известно, что утиное кряканье не дает эха. А зачем кряканью давать эхо? Просто шведский детский садик какой-то! И тот, и другой среднего рода, чтобы, не дай Бог, кого-нибудь не угнетать гендерно, расово и по-другому всякому… Кряканье, если поставить ударение на последний слог – Кряканье́, – явно французская фамилия. Кстати, если оно «оно», то оно – это что-то или кто-то? По правилам, насколько я помню, средний род неодушевленный, значит – что-то. Правда, кто его знает, как оно у них там по-шведски! Эхо – это явно эстонец! Или финн. Ладно, забудем про половокорректность… Если не дает, значит, по идее, – она. То есть Кряканье – это она. Француженка. Патрисия? Анжелика? Амели? Пусть будет Рене. Рене Кряканье. Хотя Рене вроде мужское имя. Софи? Пусть будет Софи. Софи Кряканье и Эхо Хульпянен. Что касается финской фамилии, главное,
