Прометей.
Заулыбавшись, как кот в предвкушении сметаны, при этом уверяя себя в чисто человеческой миссии – помощи ближнему, Бабочкин жестом пригласил девушку пройти к подземному переходу.
– Почему же Прометей? – спросил, спускаясь по ступенькам, Феликс.
– Он был защитником людей от произвола богов. А мы, нуждающиеся, разве не страдаем именно от произвола наших богов-властителей? Все беды от них. Засели на Олимпе, ноги на нас свесили и не хотят слезать. С этим надо что-то срочно делать.
Феликс даже остановился в темном переходе. Ничего себе заявочки от девочки – хризантемочки! Это к чему она клонит?
Но уточнять «к чему» не стал, только сглотнул сухой ком в горле. Пошел дальше, ощущая рядом магнитизм головокружительного, полного весенних гормонов, юного тела. «Только покормлю».
– Прометей был благородный, его печалила судьба людей, – продолжала увлеченного говорить «хризантема», – он дал им огонь, лекарства, пищу. Вот и вы решили меня, жалкую, слабую и беззащитную, вернуть к жизни. Нам о древнегреческих титанах в медучилище рассказывали.
– Рассказывали, значит.
– Ага. Кстати, раз уж у нас нарисовался такой древнегреческий миф, не спрашивайте, как меня зовут, ладно? Вы Прометей, я буду вашей Гесионой. Согласны?
Гесионой? – прикинул Феликс. – Кажется, это супруга Прометея. Забавный «древнегреческий миф», интересно чем он закончится.
Журналистское чутье что-то ему уже подсказывало, но что именно, было пока непонятно.
В «Макдоналдсе» она потребовала чуть ли не всё меню. Ела жадно, сосредоточенно. Феликс глядел на Гесиону и радовался – приятно было смотреть, как её молодой организм удовлетворяет свои потребности. В этом было нечто сексуальное. Бывшая жена ему тоже говорила, что она любит смотреть как он ест, но Феликс не предполагал, что будет получать удовольствие от вида поедающей американские булки девушки.
Лучше было бы отвести её в ресторан «Абхазия», – опять проснулся чертик, – там шашлык, чебуреки, вино – «Лыхны», «Эшера», «Чегем».
Бабочкин даже облизнулся. Себе он для приличия взял пакетик картошки-фри, чтоб не сидеть истуканом рядом с оголодавшей Гесионой. И теперь давился этой холодной, онкологической гадостью.
Вдруг закашлялся. Журналистское чутье наконец оформило свое опасение и пронзило его как шилом от пяток до макушки. Кажется, сам себя подставил.
Еще раз внимательно вгляделся в лицо девушки, на котором мигал мертвенно-бледный свет неисправной лампы заокеанской забегаловки.
– А вам сколько лет? – тихо спросил он.
Как ему раньше, прежде чем куда-то вести «хризантему», не пришло в голову спросить о возрасте. Обвинят в связях с несовершеннолетней, доказывай потом, что хотел лишь накормить. Говорит, цветы в училище подарили. ПТУ по- старому. В них раньше после восьмого класса всех неуспевающих сплавляли, то есть в шестнадцать лет. Как и предполагал.
Девушка ухмыльнулась:
