создание кристаллографии; в будущем оба стали академиками), физики-теоретики М. Л. Левин, Д. А. Франк-Каменецкий и будущий академик Е.Л. Фейнберг приезжали читать лекции и вести семинары. В университете работали биологи C. С. Четвериков, С. С. Станков (в будущем зав. кафедрой в МГУ), И. И. Пузанов (крупнейший зоолог, в августе 1947 г. ставший зав. кафедрой Одесского университета), член-корреспондент АН СССР А.Д. Некрасов (крупнейший в стране специалист по эволюционному учению Дарвина), математики А. Г. Майер, Ю.И. Неймарк и сестра академика М. А. Леонтовича, профессор Е. А. Леонтович, химик Г. А. Разуваев (будущий академик, лауреат Ленинской и Сталинской премий, Герой Социалистического Труда, попавший в Горький после 10 лет заключения в сталинских лагерях и утверждавший, что Солженицын в «Одном дне Ивана Денисовича» изобразил курорт). Все они преподавали в университете, и потому газета «За сталинскую науку» помогла папе войти в контакт с лучшими людьми советской науки.
Смерть папы
Туберкулез у папы прогрессировал. Всё чаще ему приходилось брать больничный, его стали направлять в санатории для туберкулезных больных в надежде поддержать организм. Незадолго до своей кончины папа вдруг спросил маму, не хочет ли она сходить в церковь и помолиться за его выздоровление. Никогда раньше у него религиозных порывов никто не замечал. Скажу больше, когда в Юрьевце бабушка окрестила меня в церкви и стала моей крестной матерью, она подарила маленькую (карманную) иконку Спасителя. Я с ней приехал в Горький и, войдя в нашу квартиру, подбежал поцеловать папу, лежавшего на своем обычном месте. Я сказал, что меня крестили, и вынул из кармана эту иконку. Папа не то чтобы нахмурился, а как-то смутился и сказал:
– Так. Сын старого большевика обратился к религии. Интересно.
Он не ругал меня, даже не гневался, но мне показалось, что радости не испытал. И вот вдруг через год, чувствуя, что силы его покидают, мысль о Боге пришла ему в голову. Но мама, как и он, была атеисткой и от предложения посетить церковь отказалась. Я никогда от нее и позже не слышал ни слова о Боге – ни за его существование, ни против. Эти вопросы оставались за пределами её рассуждений до последней минуты.
Папа умирал в санатории-больнице для туберкулезников. Мы приехали к нему с мамой за неделю до смерти, он лежал в постели, попытался встать, чтобы выйти с нами из палаты, где было еще трое больных, но мама не дала ему этого сделать. Было видно, с каким трудом дается ему каждое движение, а я слышал, как сипит и клокочет у него в груди при каждом вдохе и выдохе. Он сказал мне что-то очень ласковое, и я вновь почувствовал, что он меня любил сильно и надеялся на то, что я вырасту не хлюпиком. Он всегда внушал мне мысли о том, что надо противостоять нападкам, уметь защищаться и не бояться ничего на свете. Он учил меня не быть мелочным (была у него на этот счет даже особая присказка: он говорил о мелочных: «Он из тех, кто на говне пенку собирает»;
иногда о людях, примитивно хитрящих и на таком пристрастии проигрывавших в
