у евреев, это вообще не было принято.
Десять дней мы работали как проклятые: рыли канавы, откачивали дренажными насосами воду, ремонтировали полотно дороги. Старенькие Мазы, обдавая копотью изношенных моторов, сыпали гранитные камни, которые везли с Михайловского карьера, бульдозер Т-150 разравнивал, вдавливал их в мягкий грунт, – а мы убирали в сторону особенно большие глыбы, которые невозможно было утопить гусеницами. Даже восьмитонная махина трактора не справлялась, … но не солдаты.
Моня, не смотря, на то, что был невелик ростом, старался больше всех и командовал нами, когда мы выворачивали камни в раскачку из мокрого грунта.
– Ать! Два! Взяли! Работайте хорошо, и будете иметь бледный вид и розовые щечки. Ать два! Взяли! Да, они наняли кучу больных. Я промолчу за больного на всю голову Рому, и этого Гаврилова – явную находку для дурдома.
– Ты не командуй, а тяни! – зло таращил глаза Гаврилов.
– Я вас умоляю! Как можно так себя не щадить. Эти ребяты дружно хотят попасть в Валиховский переулок, где займут мраморные диваны временного проката, и уж там будут вести себя гораздо скромнее.
– И что у вас там в переулке?
– Да морг в Одессе, что ж еще.
– Умник! Иди сам там место занимай.
На восстановленном мосту, я почти неделю, варил перила, делал железные съезды, и получалось неплохо, так как работа была привычная. В инициативном порядке, сделал поверху ажурные завитушки и украсил балясины простыми волютами. Фотки своего творения я посылал домой. Но пересылать по Интернету «быстрому» как мысль пьяного эстонца было очень затруднительно.
– Таки да! Ты хочешь сделать радость нашему полковнику, – сказал Моня, – так, чтобы изумление застыло на его морде, между бровями и позвоночником?!
– Да пошел он! – смущаясь, скромничал я. – Мне не трудно, а людям останется.
Вечером, с приезжавшим полковником, постоянно шушукался председатель кооператива. Отходили они к дикорастущим яблоням, подальше от наших глаз, но по обрывкам долетавших фраз было слышно, что разговор крутился вокруг объемов и денег.
– Нет! И как вам это нравится?! – вздыхал Лопушок. – И этот цирк-шапито полковник осмеливается называть помощью кооперативу.
– А что! Нормально Моня. Шлифует уши, – соглашался Димка Гаврилов и неприязненно смотрел в сторону спорщиков.
Как-то закончив работу, я решил сварить из остатков пластин небольшой плоский топорик, тут же наточил его на «Болгарке», получилось неплохо. Главное его преимущество было, что он был легкий, незаметный и его можно было скрытно носить на ремне. «Авось пригодится, – подумал я. – Лучше бы я его не варил или выбросил там!». Этот топорик впоследствии сыграл очень неблаговидную роль в нашей военной судьбе.
К концу нашей командировки, на дачу с инспекцией, приехала жена полковника.
– Вот это самовар у нее! –
