явно не хватает. Но больше всего его тревожило, останется ли Джим на следующий семестр: у Билла было какое-то безотчетное чувство, что Джим так плохо приспособлен к жизни, что в один прекрасный день может просто кануть в небытие; он боялся, что у Джима, как и у него самого, отсутствует какой-то внутренний стержень, который помогает выдержать любые невзгоды. Он снова и снова вспоминал обстоятельства их первой встречи, особенно вопрос, касающийся дружбы, и приходил в ужас при мысли о том, что, как он не смог удержать от развода родителей, так и Джиму он окажется не нужен, большей частью из-за несоответствия в возрасте. И поэтому новый учитель конечно же уволился и теперь ищет товарища в других школах, высматривая его в толпе своими тусклыми глазами. Еще Билл вообразил, что Джим, опять же подобно ему самому, был когда-то к кому-то сильно привязан, а потом потерял этого человека и теперь мучится в поисках замены. Но на этом домыслы Билла заходили в тупик: он не имел представления о том, как взрослые любят друг друга.
На практике он мало что мог сделать для Джима. Он справился в медицинской книге, а затем стал донимать свою мать расспросами о горбунах. А еще он ужасно хотел, но никак не мог отважиться украсть бутылку водки у своего отца и привезти ее в школу в качестве небольшого подхалимажа. И когда наконец шофер матери высадил его у осточертевшего школьного крыльца, Роуч, не задержавшись даже, чтобы попрощаться, ринулся во весь опор к Яме, и там, к его невыразимой радости, на том же месте, на самом дне, стоял Джимов фургон. Он был чуть грязнее, чем раньше, с клочком вскопанной земли рядом, наверное для овощей на зиму. И Джим, сидя на ступеньке, улыбался ему во весь рот, будто заранее знал, что Билл сейчас появится у края Ямы, и приготовился поприветствовать его улыбкой.
В этом семестре Придо придумал прозвище для Роуча. Он перестал обращаться к нему по имени и стал звать его Слоником, хотя и не объяснил почему. Роуч, как это обычно бывает с детьми при крещении, был не способен что-либо возразить.
Зато Билл утвердил себя в роли опекуна Джима. Регент-опекун – так он определил для себя эту должность; что-то вроде замены усопшему другу Джима, если таковой вообще когда-либо существовал.
Глава 2
В отличие от Джима Придо, Джордж Смайли не был должным образом экипирован для прогулок под дождем, тем более в глухую ночь. Это был натуральный Билл Роуч, только взрослый. Маленький, толстый и коротконогий, с неуклюжей походкой, в лучшем случае средних лет, он выглядел как один из тех лондонских кротких, которые не наследуют землю. Дорогая одежда сидела на нем плохо и к тому же насквозь промокла. Его пальто, в котором проглядывало что-то вдовье, было сшито из той рыхлой черной ткани, которая словно специально создана, чтобы впитывать побольше влаги. То ли рукава были слишком длинны, а может, руки слишком коротки, но, как и у Роуча, когда тот надевал свой макинтош, пальцы Смайли едва выглядывали из-под манжет. Чтобы выглядеть солиднее, он не носил шляпу, справедливо полагая, что шляпа придает ему нелепый вид. «Как стеганый чехольчик для вареного яйца», – заметила его красавица жена незадолго
