зятя – почти в то же время, что и открытие Земли Истинного Креста португальцем Кабралом (1500 год). Нужно ли обращаться к еще более ранним временам? И можем ли мы сделать вывод из немедленного присвоения французами этой новой земле имени Бразилии (засвидетельствованного, по крайней мере, с XII века, как наименование мифического континента – тайна его нахождения ревниво охранялась, – откуда происходила древесина для приготовления красок) и большого числа слов, заимствованных французским языком непосредственно из местных диалектов, минуя иберийские языки – ананас, маниока, муравьед-тамандуа, тапир, ягуар, прыгун, агути, ара, кайман, тукан, носуха, акажу и т. д., – что это дает правомерные основания дьепской теории об открытии Бразилии Жаном Кузеном, за четыре года до первого путешествия Колумба? У Кузена на борту был некий Пинсон, те же Пинсоны вселяют в Колумба уверенность, когда в Палосе он готов отказаться от своего замысла, именно Пинсон командует «Пинтой» во время первого путешествия, и с ним Колумб совещается всякий раз, когда собирается поменять курс. Наконец, отказываясь следовать по пути, который ровно год спустя приведет другого Пинсона к Кабу-Сан-ду-Агостину и припишет ему первое официальное открытие Бразилии, Колумб теряет шанс завоевать дополнительную славу первооткрывателя.
В любом случае найти ответ на эти вопросы может помочь только чудо, поскольку дьепские архивы, включая отчет Кузена, погибли в XVII веке во время пожара, вызванного английской бомбардировкой. Но, впервые ступая на бразильскую землю, я не могу сдержаться, чтобы не воскресить в памяти смешные и трагические случаи, которые четыре века назад свидетельствовали о тесном родстве французов с индейцами: нормандские переводчики, плененные естественностью, женились на аборигенках и становились людоедами; Ханс Штаден, который провел многие годы в страхе и ежедневном ожидании быть съеденным, но каждый раз спасался чудом, пытаясь выдать себя за француза, ссылаясь на рыжую, в чем-то иберийскую бороду и навлекая на себя гнев короля Квониама Бебе, который грозился: «Я уже съел пятерых португальцев, которые утверждали, что они французы. Они лгали!» И насколько интенсивным должно было быть общение, чтобы в 1531 году фрегат «Пелерин» привез во Францию вместе с тремя тысячами леопардовых шкур и тремя сотнями самок и самцов обезьян шесть сотен попугаев, «знающих уже несколько слов по-французски…»
На острове среди залива, по плану Вильганьона, индейцы строят форт Колиньи и снабжают питанием маленькую колонию. Но вскоре им надоедает работать, ничего не получая взамен, и они покидают поселения. Голод и болезни воцаряются в форте. Вильганьон начинает проявлять свой суровый нрав, в ответ на который каторжники поднимают бунт и оказываются истребленными. Эпидемия спускается на материк, те редкие индейцы, которые остались верны миссии, заражены. Восемьсот человек умирают.
Вильганьон переживает духовный кризис, пренебрегая мирскими делами. Общаясь с протестантами, он меняет
