Аксаковской была масса знакомых во всех сферах активной жизни города, хотя близких отношений она ни с кем не поддерживала. Забавно, что все эти многочисленные адепты или проклинатели (разумеется, есть и такие, да сохранят их духи местности) именовали её кто Калей, кто Лерой. И только Ольга Доннерветтер никогда не ленится произнести полное имя старшей из сестёр Аксаковских. Более того, Илюша уверяет, что делает это Оленька неспроста. Сам он однажды охотно в течение целых трёх минут развивал рассуждение на тему о том, что у некоторых прекрасных дам целых две сущности. При этом он трижды оглянулся… таких физических упражнений с его стороны в городе удостаивалась только одна особа – и то, не человек, а аббревиатура. Он даже успел сказать, что когда Калерия – Каля, у неё лицо делается этакое. Какое? Грозное, шепнул Илья и умолк. «Ей бы пореже смотреться в зеркало. Да и зачем? Ведь красавица…»
Впрочем, это пустяки всё. С Олюшкой, приехавшей не так давно, любительница тройного зеркала сдружилась, и не просто, чтобы так -поболтать.
Калерия родилась и выросла здесь – она всем так говорила, и её родители, которые помнили первые дни посёлка, носившего почётное имя, знали многое о городе, в который тот превратился.
Оля отвернулась от окна, присела на подоконник, повела аккуратно причёсанной головой, в знак согласия или протеста, непонятно.
– А я, знаешь, – с усмешкой молвила она тихенько, – как приехала, такая добродетельная, тотчас в архивы разузнать о местном колорите. Тогда и начиталась всяких мифов. Всякие монстры, выкрадывающие детей из колыбели, ну и… Всякие странности. В газетах даже…
Калерия перебила, фыркнула.
– Да я вас умоляю. Тут бандитов было полно, вот тебе и монстры. Мне и маменька рассказывала. Ну, не мне. Помню, они с отцом о чём-то таком говорили.
Оля махнула маленькой рукой.
– Да, и это верно… м-м… знаешь, что поразило моё девственное воображение…
– Какое?
Оля отмахнулась движением ресниц, лёгких, как серые тени.
Калерия напряглась, искорки в Олюшкиных светленьких глазах подсказывали, что готовится каверза.
– Ау?
– Местный мужской костюм. Знаешь, как он называется на женской половине?
И подойдя, склонившись гладкой головой к львиной гривке, она прошептала.
– Что… что-о?
Калерия открыла на неё свои безразмерные глаза. Смех её раскатился по комнате, как порванная связка бус.
Вот за что ценила она общество Олюшки, а все-то думают, что тихоня. А она умна и порядочна, но при этом болезненно остроумна и, если подкараулить, этакое срежет… с древа знаний.
Да ведь и недурна. Недаром её взяли в магическую контору, где так ценят гармонию во всём – в лицах ли, в душах. В событиях. Никогда худого не скажут.
Та тоже посмеивалась, но деликатно – глазами.
Девушки помолчали в тишине этой женственной, пахнущей духами комнатки, где призрак смеха оседал на зеркале.
