настроения и жизнь за границей. Парный характер торжественных мероприятий 1902 г. запомнился и со временем обрел свои чисто литературные последствия. Так, много позднее Б.К. Зайцев в посвященном поэту биографическом романе усилит параллелизм Жуковского и Гоголя, сделав из них двойников и указав на символичность их единовременной смерти (в духе жития Бориса и Глеба). Пока же в восприятии потомков Жуковский связывался с главными писателями первой половины XIX в. не столько поэтически, сколько биографически. Художественной версией подобного восприятия становится картина П.И. Геллера «Гоголь и Жуковский у Пушкина в Царском Селе» (1910).
С одной стороны, гоголевский юбилей несколько затмевал юбилей Жуковского, с другой – 50-летняя годовщина со дня смерти поэта не была бы столь заметным культурным явлением, не будь она усилена гоголевской. Любопытно, что в «парных» юбилейных статьях 1902 г. больше говорится о Гоголе-писателе и о Жуковском-человеке, причем лейтмотивом в описании биографии русского романтика становится осуществленное им примирение поэтических идеалов и жизни. Так, в статье «Гоголь и Жуковский в народной школе» Д.И. Тихомиров пишет: «Жуковский открывает в человеке человека, ведет его к чистому идеалу и радуется, и торжествует за все то светлое и высокое, чистое и прекрасное, что в человеке есть или может быть, и что представляется в святых мечтах поэта так легко осуществимым в действительной жизни»188. В 1904 г. схожую мысль высказал А.Н. Веселовский, связав синтез поэзии и жизни с эстетикой сентиментализма189.
В то время как юбилей 1883 г. соотносил Жуковского главным образом с Пушкиным и Александром II, способствуя становлению мифа об учителе гениального поэта и будущего Царя-Освободителя, годовщина 1902 г. объединила Жуковского уже с Гоголем, и потому дала несколько иную пищу для размышлений. Богатый материал для понимания смыслов нового юбилея предоставляют гоголевско-жуковские сборники, выпущенные в столицах и ряде университетских городов190. В них еще четче проступила тенденция, наметившаяся в юбилейных изданиях 1883 г., где личность Жуковского предстала симбиозом трех его амплуа: поэта, педагога и человека (т.е. придворного и бытового обликов). В статьях 1902 г. размышления о литературном творчестве Жуковского были столь же энергично оттеснены на второй план, причем сопоставление с Гоголем только усилило этот эффект. Едва ли не каждая статья, посвященная личным и творческим взаимоотношениям юбиляров, начиналась с мысли, что литературные дарования Жуковского и Гоголя неравноценны: «Мы затруднились бы категорически утверждать, что Жуковский понимал в полной мере все значение его (Гоголя. – Е.А.), как гениального изобразителя отрицательных сторон русской действительности»191; «круг влияния Жуковского, конечно, всегда будет уже и меньше»192 и т.д.
При этом по своему объему материалы о Жуковском не только не уступали, но и заметно превосходили написанное о Гоголе. Логика юбилейных статей подводила читателя
См.:
См., например: Харьковский университетский сборник в память В.А. Жуковского и Н.В. Гоголя. Харьков, 1903; Сборник в память Н.В. Гоголя и В.А. Жуковского, изданный Имп. Юрьевским Университетом. Юрьев, 1903.
