«различия между пуризмом и разумным консерватизмом» формировать взвешенное отношение к языковой моде [Крылова 2003: 18].
Возможно, есть более глубинные причины рассматриваемого явления. Так, А. С. Хомяков объясняет большую восприимчивость русского народа ко всему чужому тем, что это народ земледельческий, а не завоевательный: «Народы земледельческие <…> более подвержены завоеванию внешнему, порабощению и перерождению;
потому самому, что в них более общечеловеческого начала, чем в резкой личности племен воинственных» [Хомяков 2003: 120]. Ср.: «Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже – увы! – чуждо национальное достоинство. <…> Русская интеллигенция всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью. Она исповедовала исключительно сверхнациональные идеалы» [Бердяев 1990: 113]. А Б. П. Вышеславцев объяснял душу русского народа следующим образом: «Сны суть наши подсознательные устремления. <…> Чтобы понять душу народа, надо, следовательно, проникнуть в его сны. Но сны народа – это его эпос, его сказки, его поэзия <…> И это вещие сны, которые предсказали русскую действительность. Теперь посмотрим, о чем мечтает, чего желает русская сказка, каковы бессознательные мечты (reves) русской души. Прежде всего – это искание “нового царства и лучшего места”, постоянное стремление куда-то “за тридевять земель”. Здесь есть, конечно, нечто общее сказочному миру всех народов: полет над действительным к чудесному, но есть и нечто свое, особенное, какое-то странничество русской души, любовь к чужому и новому здесь, на земле, и за пределами земли» (выделено мной. – А. С.) [Вышеславцев 2003: 623–624].
Такие характеристики философов совпадают с суждениями некоторых лингвистов. Так, например, Т. В. Цивьян пишет: «Место иностранного языка растет с такой непропорциональной реальным потребностям быстротой, что приходится предполагать, что причины этого коренятся в ментальном механизме и/или в семантических основах РММ (русской модели мира. – А. С.)» [Цивьян 2000: 211].
Эти особенности русского народа иногда вызывают резкие оценочные суждения, в том числе и у патриотически настроенных мыслителей, например у А. А. Зиновьева: «Я не знаю другого большого народа в мире, который так холуйствовал бы перед всем западным» [Зиновьев 2006: 439]. Во всяком случае, даже если не разделять таких резких оценок, следует прислушаться к такому суждению национально мыслящего философа: «Одним из самых тяжелых последствий европеизации является уничтожение национального единства, расчленение национального тела европеизированного народа. <…> При заимствовании чужой культуры каждое поколение вырабатывает свою смесь, свой канон синтеза элементов национальной и иноземной культуры. Таким образом, в народе, заимствовавшем чужую культуру, каждое поколение живет своей особой культурой, и различие между “отцами и детьми” здесь будет всегда сильнее, чем у народа с однородной национальной культурой» (выделено
