В. Колесов отмечает, что «утрачивается (и все больше с каждым заимствованным словом) то народное представление – образ, – которое веками сохраняло русское слово, перенося его от поколения к поколению. Рушится связь времен, национальный язык утрачивает облик народного. Лишаясь корней, литературный язык помаленьку становится однообразно серым. Особенно озабочены этим писатели, и справедливо» [Колесов 1998: 200]; «…Заимствованные слова не обладают для носителей языка-реципиента внятной внутренней формой (ср., например, исконные подросток, юноша, молодой человек – и американо-английское teenager; возлюбленный, любимый, любовник – и boyfriend; и т. п.). Поэтому, в частности, момент заимствования считают и моментом утраты национального концепта, следовательно, – и обеднения русской ментальности [Колесов 2004в: 122]» (цит. по [Васильев 2013: 114]). Л. В. Савельева полагает, что основной причиной нарушения «лингвоэкологического баланса сегодняшнего дня является резкое подавление естественного этно-исторического фона нашего высокоразвитого языка» из-за наплыва иноязычных заимствований [Савельева 1997: 41]. В коллективной монографии «Культура парламентской речи» Н. В. Новикова пишет: «…Многие средства массовой информации просто поражены вирусом коленопреклонения перед всем западным, что также осложняет и без того непростую обстановку, связанную с агрессивным вторжением чужеродной лексики в русский язык» [Культура… 1994: 114–115].
Предоставляю читателям самим оценить степень соответствия цитированных мыслей российской действительности. Скажу лишь, что аналогичные суждения в русской философии высказывались задолго до нашего времени: «Тот, кто охотно говорит на языке чужом, охотно забывает свой собственный язык. Тот, кто принял язык чужой, принял в себя волшебную силу чужой мысли, воплотившейся в звуке;
но отдал душу свою под вечную опеку; он заковал ее в невидимую, но нерасторжимую цепь; он схоронил свою старую жизнь, нравственную, умственную и бытовую» [Хомяков 2003: 120].
3.3. О критериях приемлемости иноязычных заимствований
Приведенные суждения не означают, что русская философия вообще отрицает целесообразность заимствований; она призывает к осмотрительности и разумному балансу «своего» и «чужого»: «Определенное различие или раздельность жизненных сфер, как индивидуальных, так и собирательных, никогда не будет и не должно быть упразднено, потому что такое всеобщее слияние привело бы к безразличию и пустоте, а не к полноте бытия. Истинное соединение предполагает истинную раздельность соединяемых, то есть такую, в силу которой они не исключают, а взаимно полагают друг друга, находя каждый в другом полноту собственной жизни (выделено мной. – А. С.)» [Соловьев 1993: 100–101]. Ср.: «Новое глобальное смешение внутренней и внешней, своей и чужой среды грозит тотальным сбоем механизмов человеческой идентичности и вытекающими отсюда непредсказуемыми срывами. Речь не идет о том, чтобы пропагандировать ксенофобию и ставить
