Это чувство как бы невольно, его нельзя произвести преднамеренно. Подобно тому, как предметы, одаренные красотой, нам нравятся именно в силу своей красоты, а не наоборот. Точно также и деяния мы называем добрыми не потому, что они нам нравятся, но они нравятся и потому, что они добрые деяния, руководимые чувством благожелания[69]. Чувство одобрения деяний других вызывается в нас также не общеполезностью деяний, но именно двигающими побуждениями деяния.
Общеполезные деяния, вызванные чувством корысти (например изобретение), не вызывают нашего одобрения и восторга[70]. «Наше желание быть почитаемыми и готовность других лиц почитать нас предполагает во всех существование единого морального чувства. Само намерение действующего лица достичь собственного одобрения также предполагает существование морального чувства»[71]. «Это моральное чувство, также как и некоторые другие непосредственно ощущаемые нами силы, способны к обработке и улучшению, хотя не без отношения к высшим силам разума»[72].
Нравственное чувство Гутчисон не ставит ни в какую зависимость от божественной воли или религии, хотя соглашается, что признание Божества в религии укрепляют его: «Истинная религия способствует столько же счастью отдельных лиц, как и счастью общества. Если бы мы отбросили религию, то мы бы отбросили сильнейшие связи, благороднейшие побудительные причины к справедливости и исполнению общественных обязанностей»[73]. Все вокруг нас устроено к добру; величайший порядок действует в целом; никакое зло не было бы допущено, если бы этого не требовало достижение высшего блага. Такое разумное устройство нашей души указывает, что все создано к благу. Это сознание, по Гутчисону, должно подкреплять наше нравственное чувство[74].
В вопросе о праве и справедливости Гутчисон следующим образом объясняет их происхождение. «Склонности, которые одобряются нами, как правило, содержат или общее благожелание и любовь морального совершенства, или особенные любвеобильные склонности, стоящие близко к ним. Действия, которые мы одобряем как правовые, суть те, которые клонятся к общей выгоде или к выгоде отдельного общества или отдельного лица, насколько она может существовать с общим благом. Противоположные наклонности и действия суть не правовые»[75]. Деяния, добрые по Гутчисону, отличаются от правовых так, что, во-первых, и сами побуждения к действию вызваны нравственным чувством общего блага, а во-вторых (в правовых), только результат действия содержит в себе общее благо. «Каждый имеет право что-либо делать, чем-либо владеть или что-либо требовать, если его действие, его владение и его самоудовлетворение направляются при этих обстоятельствах во благо общества или к выгоде отдельных существ и через это не наносится вреда общей выгоде общества»[76].
Высказав такое определение и поняв, что этим он лишил право всякой самостоятельности,
Ibid. Р. 124.
Ibid. Р. 114.
Ibid. Р. 120.
Ibid. Р. 336.
Ibid. Р. 309.
Ibid. Р. 383.
