target="_blank" rel="nofollow" href="#n_82" type="note">[82]. Но известно, что чувство симпатии развивается вместе с идеями: между греком и варваром, римлянином и рабом, работорговцем и невольниками не существовало симпатии, потому что они считали друг друга существами другой породы.
Д. Юм признает участие разума в суждении о нравственных вопросах. По его словам, «разум и чувство совместно действуют во всех наших нравственных определениях и заключениях. Окончательная сентенция, которую мы произносим о характере действий дружественных или ненавистных, достойных похвалы или порицания, не зависит от внутреннего ощущения (sense) или чувства, которое природа сделала общим во всем роде, но часто необходимо, чтобы чувству предшествовал разум[83].
Моральное чувство Юма содержит только благорасположение, отличное от себялюбия. Справедливость и право Юм выводит не из чувства, а из понятия пользы и смотрит на них как на общественные установления: «Право и справедливость (enguity and justice) зависят совершенно от особенных условий и состояния общества, в котором люди находятся; их происхождение и существование относятся к той полезности, которая вытекает для общества из их строгого и точного соблюдения. Если мы представим себе какое-либо исключительное состояние общества, например чрезвычайное изобилие или чрезвычайную бедность, или представим себе людей, одаренных необыкновенной умеренностью или гуманностью или совершенно развращенных и злобных, то при всех этих состояниях справедливость и право были бы совершенно бесполезными и их обязательность уничтожилась бы сама собой»[84].
Такой странной и парадоксальной аргументацией Юм старается поддержать свое положение, что право и справедливость происходят от понятия пользы. «Справедливость не нужна в нравственном обществе». Но невозможно себе представить, как нравственное общество может образоваться и поддерживаться без уважения к справедливости и праву. «Право и справедливость не нужны в обществе, где существует полное изобилие». Это утверждение предполагает, что будто правом и справедливостью ограждается только необходимое для всех питание и при изобилии не может существовать вопрос о праве на большее или меньшее изобилие.
Здесь можно сказать, что принятие нравственных регулятивов как прирожденных идей есть единственно возможное объяснение их происхождения, ибо они могут быть выведены не из опытных понятий, из установления государства, из нравственного чувства.
Но из того, что в нашем сознании идеи появляются лишь как регулятивы, вовсе не следует, что такие идеи в себе, а также то, вполне ли они самостоятельны в нас или зависят от чего-то другого. Или, иначе говоря, черпает ли наша душа источник своей высшей деятельности из самой себя или из общения с верховным источником всякого бытия, как и всякой духовной жизни. Этим вопросом мы более тщательно займемся далее, а пока остановимся вкратце на мысли автора.
Так как все идеи имеют ближайшее отношение к верховной
