много – это мало
Доктор Мелоди Мур
Я выросла в условиях культуры, в которой прежде всего ценится внешность (моя семья не являлась исключением из правил в этом отношении). Я верила, что меня полюбят, только если я буду стройной и симпатичной. Быть толстой – это грех. Да, именно грех. Я считала обжорство богомерзким занятием. Честно говоря, я пришла к такому выводу исходя из ложного понимания того, что было важно в моей матери моему отцу, а во мне – моей семье. Я ошибалась, но уверенность, что моя ценность для окружающих зависит от моего веса, глубоко засела в сознании. Только чудо могло заставить меня поверить в то, что важна сама по себе я и мое к себе отношение (и, соответственно, к окружающим). Я же была уверена: некрасивую меня никто никогда не полюбит. А без любви невозможно выжить. Как ни странно, в заботах о своей внешности я совершенно выпала из жизни, за которую так сильно цеплялась.
Разумеется, битве за принятие себя не было видно ни конца ни края. Идеал физической красоты был недостижим, а поскольку любовь снисходит только к идеальным людям, я была обречена жить с чувством тотальной неполноценности. Я была слишком толстой, слишком крупной, слишком ненужной.
Ненависть к себе немного поутихла, когда я поступила в колледж и уехала из дома: мне не нужно было соревноваться с матерью и сестрой в гонке на похудение. Моя старшая сестра с 1997 года пыталась преодолеть анорексию. Она никогда не показывалась врачам, и на протяжении многих лет симптомы ее болезни вызывали во мне чувство бессилия, злости и страха. Мы были абсолютно разными, и в некотором смысле ее диагноз в чем-то помогал мне принять себя такой, как есть. Именно ее болезнь повлияла на мою жизнь: я стала убеждать других людей, что они достойны полноценной и осмысленной жизни. Но начала я с себя.
В 2001 году моя мать решила провести семейный отпуск в Коста-Рике, записавшись на йога-ретрит Pura Vida («Чистая жизнь»). Никто из нас прежде не касался коврика для занятий. И кто же впервые в жизни знакомится с йогой в живописных горах Коста-Рики? Правильно, я. Йога одновременно очаровывала меня и немного пугала. Учителем была женщина по имени Срутих, казавшаяся мне олицетворением искренности и терпения, она словно излучала радость. После недельного вводного знакомства с практикой я сказала ей, что она может позвонить мне, если когда-нибудь окажется в Далласе. Несколько недель спустя она позвонила и спросила, может ли она на три месяца поселиться у меня, чтобы помочь друзьям открыть студию.
То есть будет правильнее сказать, что по-настоящему я познакомилась с йогой уже дома, когда жила под одной крышей с учителем. Я буквально окунулась в практику, пела мантры и медитировала прямо у себя в гостиной. Тогда я и не догадывалась, в каком привилегированном положении оказалась. Когда Срутих уехала, я продолжила практику в студии, которую она помогла открыть. Я ходила туда каждый день без особого труда. Я жила с уверенностью, что тренировки – любые – должны быть ежедневными. Эту установку я унаследовала от матери, она ставила свои занятия превыше всего.
Сама она говорила, что нам
