выхватил одежду из рук сестры.
– Дай, я сам!
И мгновенно натянул шаровары задом наперед.
Трехлетний брат, беря пример со старшего, стал надевать рубаху, запутался в рукавах, и скоро по ковру катался тугой брыкающийся узел.
Пока Аминат высвободила и одела брата, пока принарядилась сама – начало темнеть.
Ночь надвигалась стремительно, а с нею – дождь. Ледяным порывом пронесся ветер. Затем наступило затишье – краткое затишье перед ливнем.
Близ шатров запылали костры, собрались дети. Шумные игры и беготня были забыты; ребятишки степенно расселись возле огня. Старшие хранили молчание, младшие изредка перешептывались, но глаза у всех блестели одинаково ярко.
Взрослые, взявшись за руки, двинулись вокруг костров. В черное небо взметались россыпи искр, отсветы пламени озаряли веселые лица. Мерцали золотые украшения – женщины приоделись к празднику. Ярче всех вспыхивали цепочки и браслеты Дамиги: будто волны пламени пробегали по одежде.
Наряд ее дочери был много скромнее, но Аминат радовалась и новому покрывалу, и двум браслетам. А еще больше радовалась тому, что Асех не сводил с нее взгляда. Разговаривать они не могли, и девушка ждала, когда зазвучит песня.
И песня полилась: медленная, долгая, словно переход в пустыне. В ночной тишине звучали слова древней «Хвалы воде.»
«Кто знает вкус воды? Тот, кто живет на берегу моря и каждый день видит солнечные лучи, играющие в морских волнах? Кто знает вкус воды? Тот, кто живет на берегу озера и каждый день видит силуэты деревьев, отраженные в озерной глади? Кто знает вкус воды? Тот, кто живет на берегу реки и каждый день видит лодки, несомые тихими струями?
Нет, вкус воды знает лишь житель пустыни. Он припадает к воде иссохшими губами: глоток воды – глоток жизни. Кто лучше знает вкус воды?»
С последними словами руки разжались, круг распался. Теперь говорить надлежало по очереди. Все взрослые, начиная со старейшины Сетун-аха и заканчивая юной Михеб, которой накануне исполнилось шестнадцать лет, могли произнести три фразы. Сперва следовало вознести благодарность за радости минувшего года, затем попросить благополучия для всего племени, потом пожелать грядущих радостей для себя.
Сетун-ах благодарил за воду, и просил воды, только воды – для племени и для себя.
Дамига благодарила за зеленую траву и тучное стадо, для племени просила здоровых детей, а для себя – благополучного возвращения мужа из Кафиша.
Аминат с нетерпением ждала, когда заговорит Асех. Вскоре послышался его голос – сильный и ровный, как ночной ветер.
– Благодарю за зной и за стужу, за жажду и скудную пищу, за все, что делает нас мужественными. Прошу о том, чтобы всегда мы, даже чужие по крови, были друг другу родными. И еще прошу… – он сделал секундную паузу, подмеченную лишь чутким ухом Аминат. – Прошу, чтобы никогда я не обманывал ничьих надежд, и чтобы никто не обманул моих надежд.
Аминат слушала, радуясь. Асех и впрямь не обманывал надежд. Он сказал все, что она желала услышать, но
