Двадцать монет пожалел, такую малость!
Молил Ахмет, грозил, одно твердит судья: знать ничего не знаю.
– Я копил всю жизнь, – толкует Ахмет, надеется судью усовестить. – Без них не проживу.
– С двадцатью монетами тоже не проживешь, – успокаивает судья.
– Накажет тебя Аллах! – в сердцах воскликнул горшечник.
Повернулся, чтобы уходить. А судья ему вслед:
– Пока что Аллах наказал тебя. Верно, очень ты перед ним провинился.
Вышел Ахмет на улицу, оглянулся на дом судьи, белой стеной огороженный, разноцветными куполами украшенный. Стоит горшечник, куда идти – не знает. Солнце печет голову, в горле першит от пыли. Что дома, что на улице – все одно, умирать. Сел он на камень и заплакал.
– О чем плачешь, почтенный человек?
Отер Ахмет слезы, застилавшие глаза, видит, стоят двое. На одного посмотрел и обмер. Пред ним, судя по осанке, – султан или падишах. Глазами жгучими впивается, как коршун – клювом, до сердца достает. Ко второму обернулся – сердце зашлось. Горит в черных глазах смех пополам с огнем. Смех победит – весь город развеселится. Огонь победит – всему городу заплакать придется.
А одеты оба нищенски, плащи – заплата на заплате, халаты – прореха на прорехе, вместо кушаков веревками подпоясаны.
Тяжко вздохнул старик и ничего не ответил. А двое не уходят, спрашивают:
– Что за горе у тебя?
– Вы и сами бедняки, не поможете беде моей.
– Расскажи нам, – велел первый.
Так приказал, что язык у Ахмета сам собой повернулся. Поведал горшечник про свою обиду.
Видит – собеседник лицом красен стал. Глаза искры мечут, пальцы у пояса шарят, точно рукоять сабли ищут. Повеяло на Ахмета жаром – словно ветер из пустыни дохнул. Второй веки опустил, отвернулся, спрашивает негромко:
– Как зовут судью?
От его тихих слов дрожь пронизала Ахмета – будто ледяной воды за шиворот плеснули.
– Мустафа, да будут дни его чернее ночи!»
Аминат внезапно вспомнила, как Асех, отвернувшись, спросил одного из братьев: «Ты отнял воду у младшего?» Спросил так, что ей захотелось упасть на колени и молить за негодного мальчишку.
Девушка посмотрела через костер и встретилась глазами с Асехом. Взгляд его был ярче огня в ночи. Аминат знала, как могло меняться его лицо, становясь суровей песков пустыни и ласковее весенних ростков. Таким и только таким представлялся ей визирь Джафар, милосердный к обиженным и беспощадный к обидчикам.
«Отошли двое в сторону, советуются. Смотрит Джафар на владыку. Краска от лица калифа отхлынула, руки спокойно на груди сложены. До сей поры не вынес владыка Багдада ни одного неправедного приговора, обуздает свой гнев и теперь.
Молвил Гарун-аль-Рашид:
– Возможно ли, чтобы судья так поступил? Хитрый старик нас обманывает.
– Это легко проверить, о повелитель.
– Легко ли? Судья уверяет, будто денег
