Царь! Оу-о!
Умер царь – вождь вождей, предводитель всех предводителей. В знак горя скифы слёз не лили, в знак горя они проливали кровь. Арзак наносил себе раны вместе со всеми.
Вдруг на грудь к нему прыгнул белый с рыжими пятнами лохматый пёс. «Лохмат!» – Арзак подхватил скулившую собаку и завертел головой, выглядывая Одатис. Одатис и Лохмат были два неразлучника, где Одатис, там и её кути. Лохмат любого коня догонит, если на нём поскачет малышка. Недаром он в царский стан убежал, когда приезжала Гунда с дружинниками.
– Где Одатис? – спросил Арзак у Лохмата.
Лохмат вырвался и бросился к белой кибитке с откинутым войлочным пологом. В открытом проёме сидела женщина в прекрасном уборе из золота. Это была Гунда, одна из жён Савлия. Арзак тотчас её узнал. Бедная, значит, она…
Он не успел довести свою мысль до конца. В глазах потемнело. Столкнулись и рассыпались искрами золотые круги.
Из-за туго обтянутого, в блёстках, плеча царской жены на него смотрела плачущая Одатис.
– Одатис!
– Брат!
Не повернув головы, Гунда двинула локтем, и Одатис исчезла, должно быть, упала.
– Брат, – донеслось из кибитки.
Арзак очутился рядом. Его руки сами собой схватили за повод ближнюю лошадь, и в тот же момент сильный удар кулаком отбросил его на землю.
– Эй, мальчонка, чего к лошадям суёшься, жизнь, что ли, недорога? – крикнул дружинник.
Арзак поднялся, потирая ушибленное о камень бедро. Он готов был кинуться в бой с двумя и даже тремя врагами. Но на кого бросаться сейчас, когда врагом оказался обычай? На стародавний обычай с кинжалом не бросишься.
Не ответив дружиннику, стараясь не слышать плача в кибитке, Арзак повернулся и побежал. Ногу рвануло болью, словно бедро пропорол наконечник стрелы с шипом. Но быстрее, чем на охоте, быстрее, чем за конём, с арканом в руках, Арзак бежал к Старику.
– Одатис увозят! – закричал он издалека.
Старик не покинул ради приезда царя своей наковальни; он работал и расслышать Арзака не мог.
– Одатис в кибитке царской жены! – крикнул Арзак, подбегая. – Скажи, что делать? Она не служанка, её нельзя увозить!
Старик перестал стучать и медленно поднял голову. Он долго смотрел в сторону стойбища, как будто мог разглядеть кибитку с Одатис, потом перевёл глаза на Арзака, и Арзаку сделалось жутко, как на краю пропасти. В глазах Старика он увидел бездонную пустоту.
– Гнур, – сказала Миррина. Она всегда называла Старика по имени. Она была рядом и всё поняла. Десять лет недаром прошло среди скифов. Миррина знала, что вместе с умершим царём в могилу уходят жена, и служанка, и конюхи с лошадьми. – Гнур, – повторила Миррина громко, словно обращалась к кому-то, кто находился далеко. – Люди тебя боятся, считают злым. Может быть, только мне открылись твои великодушие и доброта. Ты подобрал двух детей, умиравших в канаве. Ты бросил толпе связку медных браслетов и вынес меня из лужи крови,
