доступ к государственным должностям. Сам по себе этот факт был недостаточен для того, чтобы обеспечить контроль господствующего класса над деятельностью государства. Но в той мере, в какой члены этого класса обретали способность к осознанной коллективной самоорганизации на высших уровнях существующих структур имперского государства, они были в состоянии препятствовать тем предприятиям монархов, которые шли вразрез с экономическими интересами господствующего класса. Такая обструкция могла доходить до намеренных вызовов автократической политической власти – и в то же время могла иметь непреднамеренные последствия в виде разрушения административной и военной целостности самой империи.
Конечно, обычно можно было ожидать, что монархи в имперских государствах никогда не попытаются проводить политику, фундаментально расходящуюся с интересами господствующих классов, обладающих такими важными рычагами влияния. Тем не менее факт состоит в том, что в рамках исторических периодов, которые привели к французской, русской и китайской революциям, монархи столкнулись с экстраординарными дилеммами. Как было кратко обозначено в самом начале этой главы, противоречия, приведшие к падению старых порядков, были следствием не только внутренних условий. В предреволюционный период каждый из этих режимов (Франция Бурбонов, Россия Романовых и Китай при маньчжурских правителях) оказался в ситуации усиливающегося военного соперничества с зарубежными национальными государствами, обладавшими в сравнении с ними намного большей и более гибкой властью, основанной на экономических прорывах к капиталистической индустриализации или к капиталистическому сельскому хозяйству и торговле. Успех в рамках этого соперничества с иностранными державами зависел от способности монархии к стремительной мобилизации огромных ресурсов общества и к реформам, требующим структурных трансформаций.
Тот факт, что аграрные государства, исторически вставшие на пути международной экспансии капитализма, могли защищать свою самостоятельность и проводить реформы сверху, не был чем-то невероятным. Пруссия и Япония (два примера, которые будут рассмотрены в конце этой главы как контраст Франции, России и Китаю) действительно мобилизовались, чтобы противостоять иностранному соперничеству в XIX в., тем самым избежав социально-революционных трансформаций. В Пруссии и Японии не были заблокированы попытки государственных элит противостоять внешним затруднениям с отсталыми аграрными экономиками или с политически могущественными высшими классами землевладельцев, заинтересованными в обуздании государственных инициатив. Напротив, реформы и меры государственной политики, разработанные для мобилизации и использования возросшего количества ресурсов, удалось реализовать бюрократам, действующим во имя традиционной легитимности.
Но во Франции XVIII в., России начала XX в. и Китае середины XIX – начала
