я смотрел туда, где небо касалось края земли, в полной и абсолютной уверенности, что за ним ничего нет, кроме такого же бездонного и прозрачного неба, в котором летают птицы. Я не умел летать, и поэтому мне было страшно стоять здесь, так близко от края. У меня кружилась голова, и казалось, что вот-вот мы упадём в бездну раскинувшегося над нами неба вместе с машиной, на которой приехали.
Ни до, ни когда-либо после, я не видел вокруг столько, ничем неограниченного, оглушающего своей пронзительной тишиной пространства, и со временем эти смутные ощущения проросли во мне тщетной и неискоренимой верой в то, что человек – существо крылатое.
Они знали, где кончается Город, но к тому времени, когда я вырос, чтобы задавать подобные вопросы, жизнь сделала их неспособными на них отвечать, и, возможно, предвидя это, они хотели что-то оставить во мне. Тогда они заронили в меня веру, и хотя я не испытывал к ним каких-то особенных чувств, я всё же благодарен им за тот единственный во всей моей долгой и утомительной жизни день, в котором я смутно помнил себя живым.
Мы все рождались живыми, но впоследствии никто из нас не был уверен даже в собственных воспоминаниях.
__________
Город кишел человеками как червями. Мне ничего не хотелось, совсем ничего. Ну, может быть, только одного – не быть среди них. Но поскольку трудиться на благо Города было священным долгом каждого горожанина, время от времени, чтобы продолжать существовать, мне приходилось, как и всем, что-то делать.
Город мог простить всё, кроме покушения на свободу, поэтому мне приходилось исполнять самую чёрную и весьма разнообразную работу, за которую почти ничего не платили, но, как ни странно, при этом большая часть моей жизни оставалась в моём личном распоряжении.
Мы плыли по дну безвоздушного пространства в старом скрежещущем трамвае, а в окнах медленно проплывал серый бетонный забор энергостанции, за которым парило бессчётное количество огромных конических труб. Я всегда считал, что истинное назначение этих станций в том, чтобы заволакивать небо. Они производили туман, и это было очевидно, но почему-то никто мне не верил.
Я вспомнил один день, когда, вероятно, что-то пошло не так. Вдвоём с учителем мы вышли из подъезда, словно в иное, ничем неограниченное пространство. Мы увидели вдруг, что подвешенные на высоких стальных опорах провода уходят или приходят оттуда, где ничего нет, и почувствовали себя оторванными от реальности и всего остального мира, словно, на бог знает, как висящем в пустоте острове, осколке несуществующей земли, с которого совершенно некуда деться. И было во мне от всего этого ощущение лёгкости, которой не мог дать медленно отравляющий нас напиток, и казалось, что многое можно сделать в один из дней, таких как этот, просто чтобы быть счастливым, что бы быть…
Мой пьяный учитель, который так ничему меня и не научил, говорил и говорил что-то, не переставая, но я не слушал его, потому что всё уже знал, а может и не
