совершенно ни к чему. Каждой парижанке вменено в обязанность сжечь половину своего гардероба. Теперь, если какой-нибудь патриотке задрать на улице платье, то откроются её голые ноги и задница. Пальму первенства в этих революционных преобразованиях уверенно держат бывшие монахини. На Елисейских полях устраиваются народные пляски, на которых при каком-нибудь лихом «па» невесты Христовы сверкают всеми своими прелестями.
От таких сообщений у провинциалов волосы вставали дыбом, и, видя это, обе дамы чувствовали глубокое удовлетворение. Разумеется, они умолчали о том, что вместе с гонением на нижнее бельё и даже прежде того парижские патриотки объявили безжалостную борьбу с проституцией и вообще со всякого рода прелюбодеянием, ибо «разврат – пища аристократов». А только одних профессиональных проституток в Париже насчитывалось более семи тысяч (а по утверждению Себастьяна Мерсье даже тридцать тысяч, не считая «содержанок»), – цифра очень и очень большая. Для начала патриотки изгнали блудниц из Пале-Рояля и изо всех злачных мест, затем организовали настоящую охоту за ними, отлавливая их повсюду и отправляя в Приют и в Сальпетриер. За какой-нибудь месяц жриц любви с парижских улиц как метлой повымело; а те, которые избежали поимки, ушли в глубокое подполье. Бравым «вязальщицам» удалось то, что не удавалось королевской полиции на протяжении почти двух веков. Но об этом столичные дамы нашим путешественникам не рассказывали.
Впрочем, встреченные женщины также горели желанием кое-что узнать. В первую очередь их интересовало то, что происходит в Кане (почему-то именно в Кане). Та дама, которая была постарше, и у ног которой вился пятилетний мальчуган, даже не удержалась задать несколько рискованных вопросов: «Видели ли вы бежавших из Парижа депутатов? Где они живут? Как себя чувствуют?» Повышенный интерес встреченных женщин к беглецам был слишком заметен, и они могли бы поостеречься справляться о них у незнакомых людей. Вероятно, это были родственницы несчастных изгнанников. Гражданка Прекорбен при этим выразительно посмотрела на Марию, ожидая, что она вступит в разговор и поведает о своих встречах с бриссотинцами, но наша героиня, не проронившая ни одного слова во время беседы, продолжала хранить молчание.
– Ах, как жаль, что вы ничего не знаете о них! – сокрушённо проговорила дама постарше. – Может быть, нам встретится ещё кто-нибудь, кто сможет рассказать хотя бы что-нибудь.
На том и расстались. Едущие в Кан погрузились в свой дилижанс, едущие в Париж – в свой, кучера натянули вожжи, и два тяжёлых неповоротливых экипажа с трудом разъехались на дороге.
Чутьё не обмануло канских путешественников. Две встреченные ими женщины имели к беглым депутатам самое непосредственное отношение. Дамой постарше была никто иная как едущая к мужу гражданка Петион, а сопровождающая её женщина – её верная подруга, мадам Гушар. Пятилетний малец был сыном Петиона. Они покинули Париж тайно, среди ночи, хотя запрещения покидать столицу не было, – на случайном галиоте
