года, прекрасно руководившего школой? Назначить вместо него какую-то невнятную, ничем не примечательную даму (нет, даже не даму, простую тётеньку, клушу!) из обкома партии, ничего не понимающую в балете, написавшую какую-то брошюрку о Дворжаке – и всё?! Шептались, что её (как мы её назовём? Ивановой? Петровой? Клушиной?) понизили за какие-то служебные проступки, но Клушина была идейной и подкованной – пусть руководит этими балетными, чтоб им неповадно было просить убежища на загнивающем Западе! Появились и подобные ей – неразличимые двойники (какая старая, истинно петербургская тема!), такие же партийно-идейные клушины в безлико-бюрократических костюмах, проводили какие-то беседы, смотрели подозрительно, писали длинные отчёты.
Страшные, смутные времена… на море чёрная буря.
На даче
– Вася, зайди ко мне! – новоназначенная дама… как её? Имя-отчество не вспоминалось – просто одна из клушиных… интересно, что ей надо?
Ему хватало других, домашних переживаний и неприятностей; приходя в училище, он словно сбрасывал тяжкую для подростка ношу ужасных семейных сцен, оставлял всё плохое за дверью, а здесь танцевал, сочинял, творил… так не хотелось заниматься никакими интригами, никакой политикой!
Дома тоже было смутное, непростое время.
Отец, как настоящий мужчина («родить сына, построить дом, посадить дерево»), всё своё свободное от работы время посвящал даче. И ладно бы – только своё: нет, служить его идее обязана была вся семья. После инфаркта и (хотя Михаил ни за что не признался бы в этом даже самому себе!) после разочарования в сыновьях, которые росли не такими, какими он их себе представлял, он спроектировал дом, и Вася с Мамой должны были ездить туда и работать на этой дополнительной работе. Отказы были исключены: у отца такой характер, что либо скандал, либо опять инфаркт… никуда не деться.
Каждое лето, когда так хотелось отдохнуть от физических нагрузок и перегрузок учебного года, его ждал непрерывный труд на даче… без музыки и фантазии. Кирпичи, тачки с песком и цементом, лопаты, прополка. Мама сочувствовала, но она и сама была заложницей этой дачи: пусть у Михаила будет дело жизни, ему это на пользу, мы должны поддерживать и помогать. Васе казалось странным, как Мама, с её гордым характером, прекрасным образованием, с её рассказами о благополучном детстве и баловавшем её отце, – как она могла терпеть вспыльчивость мужа, его часто дающее себя знать крестьянское происхождение, его непоколебимую уверенность в собственной правоте?
Дача была их мучением, и когда папы не стало, они сразу с облегчением и радостью избавились от этого дома: больше никогда! разве на даче отдых?!
Даче радовался только Фомка – когда-то крошечный, несчастный, случайно забравшийся к ним из подвала котёнок, а сейчас большой самоуверенный умный кот.
Его обнаружил Вася: будущий любимец семьи Фома сжался в комочек между двумя дверьми; наверное, Бабушка второпях неплотно закрыла наружную створку, и котёнок пробрался
