воплощения. Они создают базовую фигуру для изображения чужаков и гонимых, которой суждена долгая жизнь. У гонимых чужаков нет личной жизни, о которой стоило бы поведать. Интересны лишь те предположительно типичные черты, которые способствуют формированию портрета человека «бесстыдного и безбожного», презренного и отвратительного. Фуко справедливо говорит, опираясь, правда, на юридические и административные источники, о легендах, в которых «налицо определенная двусмысленность вымысла и правды»[175]. То есть в документах передается не то, что было, а «сумма того, что об этом говорят»[176]. Все эти юридические тексты всегда имеют также и литературно-эстетическую составляющую – вот какой вывод можно сделать. Но в документах, где упоминаются цыгане и прочие изгои, создаются отнюдь не легенды о святых и героях. «Дискурс власти, – по словам Фуко, – рождает… чудовищ»[177].
Как может целый народ – начиная с младенцев и заканчивая предводителями – быть осужден вердиктом на изгнание? Здесь впервые приходит на ум сравнение с положением евреев на заре Нового времени[178] – для современников это неоспоримый факт. В известном Франкфуртском антииудаистском памфлете «Иудейские странности» 1714 г. автор не упускает возможности в особой главе «О тех самых цыганах» спросить, «не от евреев ли они произошли»[179]. Хотя этот тезис в результате цветистых ученых рассуждений все же отвергается, образ «недостойного, порочного народа-люмпена»[180]и чужеродных, остающихся чужими, бездомных пришельцев привязывает цыган к евреям, которые во многих отношениях от цыган отличаются. Существенное отличие состоит в историческом сознании евреев, имеющем религиозную подоплеку, которое кардинально отличается от незнания народов рома о своем происхождении. Если антииудаизм исходит прежде всего из идеи принижения значительной истории древнего культурного народа, то таинственное, темное прошлое цыган побуждает к изобретению их происхождения, а именно как предыстории народа-изгоя.
Тайны происхождения
При общественном строе, когда происхождение является залогом господства и власти, генеалогия семей и родов авторизирует достигнутые позиции – или исключает их достижение. В Средние века это прежде всего касается династий, а в начале Нового времени во все возрастающей степени народов и наций. Не в последнюю очередь достойное генеалогическое древо влияет на положение внутри человеческого сообщества. Летописцы и полиисторики гуманистического склада, такие как Авентин, вскользь упоминающие попутно доказательства происхождения цыган, с несравненно большей энергией занимаются происхождением собственного народа[181]. Вплоть до появления больших энциклопедий XVIII в., таких как «Универсальный лексикон Цедлера» (1749), генеалогические спекуляции ученых по поводу цыган остаются излюбленной разминкой ума, при которой практически невозможно опростоволоситься, например, выдача их за потомков братоубийцы
[Ibid.: 320].
[Ibid.]
[Ibid.: 324].
См.: [Katz 2002].
[Schudt 1714: 471–488].
[Ibid.: 471].
Об этом подробнее см.: [Münkler et al. 1998].
